Горные дороги бога - Вероника Иванова Страница 53

Попечение, да. Но какие разные вещи можно понимать под этим словом…

– Бож с ним. Вернемся к главному. Убитый будет предъявлен перед советом поселения?

– Вне всякого сомнения. Как жертва чужаков, если не удастся убедить всех в обратном.

Или хотя бы посеять сомнения – вот это самое вероятное.

– Есть только одна трудность… Большая, – чуть приуныл прибоженный.

– Что за трудность?

– Орудие убийства.

Ах да, идол.

– А что такого?

– Держательница будет настаивать, что это преступление не только против людских законов, но и против веры.

– Пусть настаивает.

Он-она посмотрел на меня с подозрением:

– Разве это не осложняет дело?

Я позволил себе не отвечать. Только улыбнулся. И похоже, моя улыбка окончательно успокоила прибоженного. Настолько, что тот повернулся к двери, собираясь уходить, но прежде предупредил:

– На вашем месте я бы не пытался выходить этой ночью даже во двор. Стражи расставлены у всех входов и выходов, а они могут подумать… всякое.

– Разбирательство состоится завтра?

– Утром. Или днем. Как решит Смотритель. Но вряд ли у него получится долго тянуть время.

Если влияние держательницы действительно значимо, все начнется так рано, как только возможно. Значит, стоит лечь и попытаться выспаться всласть. А чтобы сон не прерывался размышлениями, осталось задать последний вопрос:

– Зачем все это нужно вам?

– Что нужно? – обернувшись, приподнял брови прибоженный.

– Мешать начальнице всеми силами, рискуя кучей жизней, но в первую очередь своей?

Он-она снова отвел взгляд в сторону. Я мог видеть его лицо лишь вполоборота и все же ясно различил помимо грусти в чертах, вновь ставших миловидными, почти девичьими, робкую нежность. Она же сквозила дуновением ветра в каждом раздавшемся слове:

– Я не хочу ее потерять.

* * *

Наставники всегда твердили нам: безгрешный человек спит сном младенца. Вряд ли они готовили учеников Сопроводительного крыла к каждодневному отчаянному вранью, но и в самом деле нет лучшего подспорья обману, чем свежесть беззаботного отдыха, в полной мере отраженная на вашем лице. Правда, одержимой служанке такой способ, в отличие от меня, был не только не нужен, а противопоказан, потому что бдение у постели все еще бессознательной девицы к крепкому сну располагать не могло. Неудивительно, что утром на лице южанки явственно обозначились морщины и темные пятна под глазами, похожие на синяки, а я…

Я лишь сладко позевывал, открывая дверь настойчивому стуку прибоженного и объявлению:

– Смотритель Ганна-Ди желает говорить с вами.

Он стоял посередине соседней комнаты, этот Роалдо Лиени. И равнодушно смотрел в распахнутое еще с вечера окно.

Совсем еще не старый, не такой гриб, как мой предшественник, счастливо упокоившийся где-то на просторах Блаженного Дола, а скорее годящийся мне в старшие братья. Высокий, суховатый, с виду немного нескладный. Впрочем, Смотрителю ловкость движений и не полагалась: все должны были делать особым образом подготовленные охранники. Правда, кого-то вроде Ньяны рядом не наблюдалось, зато знакомые вышитые мундиры постоянно мелькали на границе зрения. Интересно, он не успел обзавестись подручным, напичканным демонами, или решил положиться на обычных людей?

На звук шагов Смотритель повернулся, позволяя рассмотреть себя с ног до головы. Долгополый кафтан, не новехонький, но выглядящий все еще богато, был расстегнут по всей длине, выставляя на свет божий изрядно мятую рубашку. Спал мой «товарищ по оружию» в ней, что ли? И штаны, похоже, на ночь не снимал. А если присовокупить к этим деталям набрякшие веки и красноватые прожилки в глазах, можно решить, что управитель Ганна-Ди провел большую часть прошедшей ночи в компании с выпивкой. Вот бы узнать, пил-то с горя или от радости?

– Прошу простить за ранний визит. Служба, понимаете ли…

Голос у него был бесцветный, под стать внешности. Но если такого человека назначили Смотрителем, должна иметься причина. Пусть нелепая, вроде моей, зато веская для того, кто распоряжается чужими судьбами.

– Вы хотели поговорить со мной?

Роалдо Лиени на мгновение задумался, словно прозвучавший вопрос поставил его в тупик, потом рассеянно кивнул:

– Да. Разговор. Нам нужно поговорить. Нам всем. Но не здесь.

То ли ему самому было неуютно беседовать в комнате, пол которой залит кровью, то ли в намерения Смотрителя входило уберечь нас от неприятных воспоминаний, только южанка, услышав окончание фразы, испуганно вздрогнула:

– Девонька моя… Я не могу ее оставить одну!

Роалдо Лиени сморщился, глядя на побледневшее лицо женщины, и, видимо, собрался обосновать свое решение, но с появлением на сцене нового персонажа оказался избавлен от необходимости настаивать или угрожать.

– Я присмотрю за вашей девочкой, не беспокойтесь, – пообещал от дверей проникновенный женский голос.

Шнурок на корсаже Лус был затянут не до конца, из-за чего казалось, что грудь девушки, прячущаяся под кружевами, пышнее, чем в действительности, а мило растрепанные волосы обрамляли нарочито сонное личико. Девушка прошла мимо меня, задержавшись на мгновение, чтобы коснуться губами моей щеки и громко шепнуть: «Не опаздывай к завтраку, дорогой!», присела на постель рядом с неподвижным телом и принялась расправлять юбку. Складочку за складочкой.

То, что я смотрел в сторону своей «супруги», было понятно и естественно. Но вместе со мной на пальчики, скользящие по шелковистой ткани, во все глаза пялился и кое-кто другой. Кое-кто, кому, если верить рассказам, было отказано в праве обзавестись семьей.

– Куда мы должны пройти?

С тем же успехом можно было кашлянуть или изобразить какой-то другой звук: мой вопрос остался без ответа. Удалось лишь оторвать взгляд Смотрителя от прелестей белокурой девушки, которая, строго говоря, девушкой не была вовсе.

Пришлось напомнить:

– Вы хотели поговорить?

– Да. Поговорить. Это рядом. Пойдемте.

В коридор он вышел слишком поспешно для своего высокого положения. Я пропустил вперед служанку и обернулся, чтобы еще раз увидеть картину, достойную кисти лучшего придворного живописца и места в покоях для уединения души и тела: двух юных дев на одной постели. Судя по напряженной спине шагающего впереди Смотрителя, он тоже был бы не прочь задержаться. Но служба, понимаете ли. Служба звала за собой.

В комнате, куда нас проводили, было пустовато, должно быть, лишнюю мебель из нее вынесли, чтобы освободить место для всех желающих присутствовать при беседе. Вернее, при допросе. Хотя то, что Роалдо Лиени избегал упоминать это слово, могло говорить о неуверенности. Вот только в чем именно?