Зов из бездны - Михаил Ахманов Страница 52

Хенумпет исчезла тихо и незаметно, и мы остались одни.

– Проводи меня в сад, — сказала Тентнут, и голос ее ласкал мой слух. — Проводи в сад, ибо я хочу отдохнуть в тени деревьев.

Мы вышли из дома. Под одним из деревьев с зелеными плодами был расстелен ковер. Тентнут опустилась на него и долго молчала, прикрыв глаза. Ресницы лежали на ее щеках словно два крохотных ожерелья. Должно быть, молитва ее утомила.

– Ты из Фив, Ун-Амун? — произнесла она, не открывая глаз.

– Да, госпожа.

– Не зови меня госпожой. Я тоже родилась в Фивах. Мой отец делал папирус.

– Достойное занятие, Тентнут.

– Мне было восемь, когда он привел меня в храм Амона помолиться о здоровье матери. Я помню человека, стоявшего у врат… Это был ты?

– Да.

– Ты показался мне таким важным! Таким высоким и огромным! А сейчас ты немногим выше меня.

– Прошли годы, Тентнут. Ты уже не восьмилетняя девочка.

– Прошли годы… — повторила она с печальной улыбкой. — Да, прошли годы… Мать моя умерла, и мы перебрались в Танис, где отец работал в мастерской у одного купца, а я обучалась танцам и пению. Скудно мы жили, но отец говорил, что стану я певицей, буду петь перед князем и его вельможами, и благородный юноша возьмет меня к себе. Пусть наложницей, но возьмет! Я подарю ему сына и сделаюсь его женой…

– Что было потом?

– Потом отец заболел и умер. А я… я как-то не встречала благородных юношей, больше попадались корабельщики, лучники и мелкие торговцы. В Танисе много девушек, умеющих петь, танцевать и играть на арфе и флейте, это не диво на берегах Реки. Здесь эти искусства ценятся выше. Потому, когда мне исполнилось семнадцать, я уехала в Библ и живу здесь уже шесть лет.

– Дальше, чем край света, — сказал я.

– Дальше, — кивнула она. Затем тихо промолвила: — Ко мне приходят сны, Ун-Амун, приходят видения… Танис никогда мне не снится, я вижу только Фивы, вижу Реку, сады и дома на ее берегах, святилища, мастерские, толпы людей в белых одеждах… Вижу праздник Долины, вижу, как выплывает из храма статуя бога, как несут ее к пристани, а там…

– Там ждет священная ладья, Тентнут.

– Да, Ун-Амун. Ладья, на которой бог поплывет по Реке. Весла поднимаются и опускаются, падают с них капли воды, ладья скользит и скользит, люди на берегах ликуют… Помню ли я это или вижу во сне?.. Я не знаю, Ун-Амун…

Появилась Хенумпет, довольная, с румянцем на щеках; Эшмуназар нежно обнимал ее талию. Тентнут встала, быстрым движением коснулась моей щеки, молвила: «Храни тебя Амон…» Вызвали погонщика, тот привел ослиц, и наши гостьи, распрощавшись, направились к дороге, что пролегала среди виноградников.

Когда они исчезли за поворотом и осела пыль от копыт, Эшмуназар спросил:

– Ну как? Раскрылись ли врата перед тобой и помахал ли ты мечом любви за их порогом?

– Врата раскрылись, но не те, о которых ты думаешь, — ответил я. — Мы просто говорили друг с другом.

Лицо моего хозяина вытянулось.

– Говорили? О чем же?

– О Фивах, празднике и ладье Амона.

– Ты просто помешался на этой посудине! — Эшмуназар возмущенно всплеснул руками. — Ладья, бог мой! Ладья и разговоры! Нашел чем заняться с красивой женщиной! Уж не знаю, как тебе угодить, Ун-Амун… боюсь, затупится твой меч… Может, выписать девушку из Вавилона?.. Я слышал, там такие искусницы, что мертвеца поднимут и взбодрят!

– Я еще не мертв и вполне бодр, так что пойдем в трапезную, друг мой, — сказал я. — Пойдем, сядем на циновки, выпьем вина и поговорим о женщинах. Они ведь тоже разные, как и мужчины: одни играют на флейте радости, другие поют песни грусти и тоски. А что до меча… Меч из ножен надо вытаскивать вовремя.

* * *

Прошел должный срок, и судно Мангабата, несомое волнами и ветрами, вернулось в гавань Библа. Об этом известил меня страж, посланный Бен-Кадехом, и я вознес хвалу Амону и заторопился к морю. Заторопился так, что не стал ждать, когда запрягут в повозку ослов и возничий Абибаал отвезет меня на берег.

Всю дорогу я то бежал, то шел быстрым шагом, а воин Бен-Кадеха, исходивший потом в своих тяжелых одеждах, тащился позади и уговаривал меня убавить резвость — мол, судно только показалось из-за мыса, только входит в бухту, мореходы устали, гребут с ленцой и не спешат швартоваться. Но когда мы добрались до гавани, корабль уже покачивался у причала, корабельщики пили пиво в харчевне, а Бен-Кадех и Мангабат расставляли у судна стражников. Тут же стоял Тотнахт со свитком в руках, и мне он показался утомленным, но довольным.

Увидев меня, кормчий запустил пятерню в бороду, потряс кулаком и завопил:

– Радуйся, Ун-Амун!

– Радуйся! — воскликнул Тотнахт, вздымая свиток над головой. — Радуйся, ибо услышаны твои мольбы! Вот корабль владыки Несубанебджеда, и полон он сокровищ и драгоценных товаров!

– Радуйся, — в свой черед промолвил Бен-Кадех и добавил: — Стражи мои будут у судна, пока не разгрузят его и не отправят товары, куда повелит мой господин. На корабельщиков надежды нет. Из тех они людей, кому пива много не бывает.

И сказавши это, Бен-Кадех обнял меня, а за ним обняли Тотнахт и Мангабат. Я же от великой радости прослезился.

Потом развернул Тотнахт свиток папируса и принялся читать опись присланных товаров. Читал негромко — так, что слышали только я и Бен-Кадех.

– Большой ларец, а в нем четыре золотых кувшина, сосуд из золота и пять сосудов из серебра… Десять одеяний из царского полотна и десять кусков льняной ткани наилучшего качества… Пятьсот свитков папируса, каждый длиною в восемь локтей… Пятьсот выделанных бычьих шкур и пятьсот мотков веревок, годных для корабельной оснастки… Еще двадцать мешков отборной чечевицы и тридцать корзин с лучшей рыбой, что водится только в водах Дельты… И еще для тебя, Ун-Амун, для твоего пропитания, присланы пять корзин с рыбой, мешок чечевицы и пять кусков льняной ткани, каждый по восемь локтей. Это дар тебе от госпожи Танутамон, а князь не прислал ничего, кроме слова: убереги на этот раз богатство и передай его брату моему Закар-Баалу в целости.

Подъехала тележка Абибаала, и я велел ему погрузить присланное мне — чечевицу, корзины с рыбой и льняную ткань. Потом сказал Тотнахту:

– Ларец с золотом и серебром я тоже возьму. А ты передай князю, что целую я его сандалии и прошу звать меня во дворец. Хочется мне, чтобы получил он сокровища из моих рук и больше не гневался на мое неразумие.

– Я сделаю это, — пообещал Тотнахт. — Узнал я у Бен-Кадеха, что живешь ты у его племянника. Хорошо ли тебе там?

– Хорошо. Эшмуназар молод и весел, и когда говорю я с ним, отступают печаль и тоска по родине.

Опустил взгляд Тотнахт и тихо промолвил:

– Я тебя понимаю… видит Амон, понимаю! Прожил я здесь много лет и вроде бы привык, но вот побывал в Танисе и… — Не закончив, он развел руками.