Сияние твоего сердца - Мария Линде Страница 52

Пользуясь тем, что Ливень и Асиано опять болтают, я прикрываю глаза и вспоминаю мать. По словам тети, она когда-то почти все летние каникулы проводила в Италии у родственников и подрабатывала официанткой. У нее такая же короткая стрижка и острые скулы, и ее наверняка часто выбирали сотрудницей месяца – так усердно она всегда трудилась, так старалась соблюдать правила. Она так ненавидела меня за то, что я оказалась намного сильнее. Я никогда не стала бы прозябать на низкооплачиваемой работе. Не вышла бы замуж за такого слабака и неудачника, каким был мой отец, – его только и хватало на то, чтобы срывать на мне злость. Ненавижу. Ненавижу родителей. Вообще ненавижу людей – мелких, трусливых посредственностей. Хотела бы стереть их всех с лица земли…

Волна тьмы внутри меня нарастает, и, когда мимо девушки проходит другая официантка, выше и крупнее, я направляю тьму в их сторону. Секунда – и жертва толкает коллегу плечом, что-то ей говорит, та оборачивается с недовольным лицом и резким взмахом руки опрокидывает поднос с супницей. Горячая жижа выплескивается девушке на голые руки, плечи, шею. Толстая керамика раскалывается от удара о ближайший стол, и острые черепки ранят ей руки, но до лица не достают. Девушка вскрикивает, потом со стоном оседает на пол.

Другая официантка сначала стоит не двигаясь и смотрит перед собой, не понимая, что произошло, потом, чуть не плача, склоняется над пострадавшей. Поднимается переполох. «Черт, Марианна… Вызовите скорую!» – кричит кто-из сотрудников.

Я отвожу взгляд, потом делаю обеспокоенное лицо. Наверное, получается не очень, но Асиано не обращает на меня внимания – он вскакивает и бросается на помощь, расталкивая зевак. Ливень, чуть поколебавшись, следует за ним. Коллеги девушки тут же приносят аптечку, воду, полотенца и пытаются помочь доктору, но в итоге только создают суету. Он со всеми говорит спокойным твердым голосом, потом уводит пострадавшую из зала. Ливень направляется в туалет – видимо, чтобы принять таблетку и не показывать никому, как он разволновался. Отлично.

Продолжая наблюдать за обстановкой, я ногой придвигаю к себе стоящий под столом рюкзак Асиано и быстро обыскиваю его. Так и есть. Во внутреннем кармане с мягкой прокладкой я нахожу два десятка ампул, заботливо разложенных рядами по маленьким ячейкам, как золотые пули. Мне хватает секунды, чтобы понять, что это те самые. Здорово, что их так много, – есть шанс, что он не сразу заметит пропажу.

Я прячу одну ампулу поглубже в карман своей кенгурушки, закрываю рюкзак, отодвигаю его на место и беру свою почти пустую чашку с кофе – как раз вовремя. Возвращается Ливень, а за ним и Асиано. Когда доктор садится напротив, сквозь кофейный аромат я чувствую резкий, сладковатый запах спиртового дезинфектора.

– Как она? – спрашивает Ливень, и взгляд его беспокойно мечется по залу, как будто он ждет очередной катастрофы.

– В порядке, – устало отвечает доктор. – Порезы неглубокие, ожоги болезненные, но максимум вторая степень – если обойдется без инфекции, то заживут без следа. Коллега уже везет ее в больницу – на всякий случай, да и прививка от столбняка не помешает, но в остальном хорошо обошлось. Стресс, конечно… Она всего вторую неделю на работе, а тут такое.

Потом его лично благодарит владелец ресторана – невысокий, круглый, с торчащими в стороны седыми усами и розовой лысиной. Ланч за счет заведения – он не слушает возражений и долго трясет доктору руку. Асиано рассеянно благодарит в ответ и вздыхает с облегчением, когда мы оказываемся на парковке. Тут все тоже идет по плану. И так уже уставший, после резкого скачка адреналина он едва может связно говорить, поэтому сразу соглашается, когда я предлагаю сменить его за рулем. Рюкзак он не проверяет, а просто ставит его на заднем сиденье рядом с собой и засыпает еще до того, как я выруливаю на дорогу. Ливень, который теперь сидит рядом, сверлит меня глазами в зеркале, но ничего не говорит. Он заметил мои манипуляции под столом – я это сразу поняла.

– Ты уже решил, на чьей ты стороне? – поддеваю я его, даже не заботясь о том, что доктор может услышать.

Ливень хмурится и отворачивается, плотнее запахивая куртку, значки звенят как-то с укором, ударяясь друг о друга.

– Какого черта, Сэйнн…

– Как раз и хочу выяснить, какого именно, – с улыбкой отвечаю я.

У меня замечательное настроение. Вскоре Ливень тоже засыпает, и до самого Базеля я еду в тишине.

Потом, уже поздно вечером, когда мы прощаемся, Ливень спрашивает Асиано, нельзя ли ему прийти послушать доклад, и доктор обещает прислать ему электронный пропуск. Они уже общаются как старые друзья, и меня это раздражает. Люди, которые так сразу располагают к себе других людей, не вызывают у меня доверия. По-моему, они очень опасны.

* * *

Историю моей семьи я знала хорошо – мы разбирали ее вместе с Герцен во время наших первых встреч. Обычно, когда рождается дискорд, ментор помогает ему составить древо его рода и подробно расспрашивает обо всех родственниках. В моем случае это не заняло много времени – все было просто, даже скучно. У меня итальянские корни по бабушкиной линии, а семья отца состояла в основном из голландцев, бельгийцев и французов, но даже в таком, казалось бы, разнообразии нашлось мало интересного. Кроме деда с его коллекцией и русской рулеткой и моей тети, история жизни которой достойна книги, это были в основном только рабочие, служащие, мелкие торговцы, когда пришла война – солдаты, а так – тихие респектабельные граждане. Ни громких преступлений, ни психических расстройств, ни даже каких-нибудь ярких семейных драм – ничего. Но Герцен объяснила мне, что так бывает довольно часто – дискорды рождаются в самых обычных семьях, а иногда даже у родителей-лампиридов.

– Возможно, мы получим ответ, когда будем больше знать о генах и о происхождении человека, – сказала Герцен, пока мы листали альбом с моими немногочисленными семейными фото. – Есть теория, что человеческий род произошел не от одного конкретного вида, а от нескольких разных групп и постепенно приобрел общие признаки. По крайней мере, одна из этих групп включала существ куда более древних, древнее, чем сам наш мир, и современная наука все еще не может их толком описать.

Я отпустила край альбома и забралась с ногами в кресло. Слушать такие истории куда интереснее, чем рассматривать фото. Я спросила:

– И одной из этих существ была Дискордия?

– Да, – кивнула Герцен. – Но у вашей богини много имен, а ее предки восходят к первобытным тьме и хаосу. Дискордия – всего лишь имя, одно из многих. Сила, которая стоит за ним, намного больше его. Однажды она пришла в этот мир и потом передавалась из поколения в поколение. Иногда она скрывалась на целые столетия и потом проявлялась внезапно – как в твоей семье. Вас по-разному называли, и вам пришлось нелегко, даже если вы менее уязвимы, чем люди. У святой инквизиции дискорды считались отродьями дьявола, у арабов – воплощением злых духов, у северных племен – проявлением стихии и волей совсем иных богов. Но каким-то образом все говорили об одном и том же. Потому что тьма и хаос первоначальны, все остальное – их формы и воплощения, они со временем могут меняться.