Первое правило стрелка - Сергей Мусаниф Страница 51

— Твоя очередь бояться, Илюша.

— Я свое отбоялся, когда с Соловьем-разбойником пересвистывался, Змею Горынычу шеи узлами вязал да набеги татарские от земли родной отгонял, — сказал Муромец. — А уж тебя и шоблу твою бояться — курей смешить. Эх, раззудись, рука! Гуляй, кровушка богатырская!

Услышав боевой клич прославленного богатыря, дружинники задрожали, да и сам Никола спал с лица. Как ни крути, а Муромец был лучшим, и относиться к нему надо было соответственно.

— Стоять, — тихо сказали от дверей. Все как по команде повернули туда головы и увидели стоявшего на пороге князя Владимира Верный Путь.

Роста князь был невеликого, но умел держать себя так, что окружающие сразу понимали — вот он, вождь.

Князь всегда говорил негромко. Во-первых, он давно понял, что ему не удастся переорать луженые глотки своих богатырей, а во-вторых, так же давно сделал для себя вывод, что чем тише ты говоришь, тем внимательнее тебя слушают. [40]

— Почему это мои лучшие богатыри собираются драться в моих собственных покоях, да еще и в мое отсутствие? — поинтересовался князь. — Кто из вас готов взять на себя труд объяснить мне ситуацию?

— В ходе оперативно-розыскных мероприятий нами было установлено, что присутствующие здесь богатыри Муромец, Никитич и Попович, а также примкнувший к ним чужеродный элемент по кличке Рыжий проникли на охраняемую территорию с целью покушения на трон, — сказал Никола.

— Вот как? — удивился князь. — И кто из них захотел быть князем?

— Вы не так поняли, — сказал Никола.

— Значит, вы мне неправильно объяснили, — холодно отрезал князь Владимир, проходя по залу и садясь на упомянутый предмет обстановки. Несмотря на нелепость обвинения, от былинных он старался держаться подальше.

— Они желали осквернить трон действием, — сказал Никола.

— Каким действием? — уточнил князь.

— Э… я не хотел бы вслух.

— Ну и не надо, — сказал князь и повернулся к былинным: — Илья, ни для кого не секрет, что я никогда не любил тебя, но всегда уважал как истинного патриота и защитника земли русской. Я всегда был к тебе справедлив и никогда не давал тебе повода… И я уверен, что ни ты, ни твои товарищи не опустились бы до такой мерзости, как осквернение моего трона. Возможно, у тебя есть другое объяснение твоего пребывания здесь, и я хотел бы его выслушать.

— Я не хотел бы пускаться в объяснения в присутствии всех этих… людей, — сказал Муромец.

— Это предлог, чтобы остаться с князем один на один и покуситься не только на его честь и достоинство, но и на жизнь, — заявил Никола. — И мы никуда не уйдем.

— Тогда объяснений не будет, — сказал Муромец. — Вяжите нас, волки позорные.

— Подождите их вязать, — приказал князь изготовившимся к драке дружинникам. — Сначала я хотел бы знать, что делает здесь этот человек.

Перст князя указывал на Смердищева.

— Так это… — сказал Никола. — Этот сознательный гражданин и предупредил нас относительно покушения, и оказался совершенно прав.

— Этот? Сознательный? С каких это пор люди Кощея Бессмертного пекутся о благополучии княжеского престола? — спросил князь.

— В одной стране живем, — буркнул Смердищев.

— Меня удивляет подобная лояльность, особенно когда она проявляется столь спонтанно, — сказал князь. — По правде говоря, это больше смахивает на какую-то провокацию.

Двери зала распахнулись в очередной раз, и в помещение влетел худой старикашка в черном с серебром камзоле и с несоразмерным его росту большим двуручным мечом, который он держал под мышкой. На голове у старикашки была самая натуральная золотая корона, а в глазах сверкала дикая ярость.

— Так, — сказал князь Владимир. — Все интереснее и интереснее. А вы, любезнейший, зачем пожаловали?

— Я пришел сюда за тем, что мое по праву, — заявил Кощей Бессмертный.

Боярин Смердищев бросился к нему через всю залу, причитая на ходу:

— Зачем же, ваше бессмертие… Говорил же я вам, что сам все устрою… Я бы добыл… берег бы, как зеницу ока…Ой, что же теперь будет…

— В моих покоях нет ничего, что по праву принадлежало бы тебе, князь нежити, — заявил Владимир.

— Это ты так думаешь, — улыбнулся Кощей, обнажая гнилые зубы. — Ты сколько княжествуешь-то, мальчишка? Десять лет? Двадцать? А я правлю своими землями уже тысячелетия!

Наверное, следует сказать пару слов о том, как Кощеева смерть попала в княжеские покои.

Естественно, для Бессмертного Кощея был важен только один вопрос — вопрос выживания.

Его не заботили ни карьера, ни воинская слава, ни богатство. Будучи существом терпеливым и обладая практически неограниченным запасом времени, он никуда не торопился, и со временем к нему пришли и земли, и слава, и титул, и золото. Правда, потихоньку уходили зубы, потому что Кощей выбрал неправильный сорт зубной пасты, [41]а до появления в Триодиннадцатом царстве приличных стоматологов предстояло ждать еще слишком долго.

Как и следовало ожидать, за свою долгую жизнь Кощей нажил множество врагов. Немалую их часть он, конечно, пережил и собирался пережить всех, но с каждым веком охотников за его бессмертной головой становилось все больше и больше.

Кощей был хорошо знаком с методом, согласно которому искомую вещь надо прятать в месте, где ее будут искать в самую последнюю очередь. Но он пошел еще дальше и решил спрятать ее там, где вообще никто искать не додумается.

Когда в царстве был объявлен тендер на реставрацию княжеского терема. Кощей дал взятку боярину, ведающему распределением работ, и заказ получила фирма, которой Кощей владел через целый ряд подставных лиц.

И когда в тереме шли уже отделочные работы, пятеро верных людей протащили на территорию гроб и спрятали его под княжеским троном.

Естественно, ради сохранения тайны верных людей пришлось убить. Но к смертным Кощей относился легко. С его точки зрения, их дни все равно сочтены, так какая разница, годом раньше это произойдет или годом позже? Конечно, существовала опасность, что его смерть будет обнаружена при следующей реставрации, но Кощей принял меры и на этот счет, и все строительные организации в Триодиннадцатом королевстве теперь принадлежали именно ему. Великая вещь — золото.

— Хотел бы я знать, откуда ты вообще тут взялся, — сказал князь Владимир. — И кто провел тебя во дворец?