"Волкодав" из будущего - Юрий Корчевский Страница 51

Во! Прорвало Олега! Как ему ответить, чтобы не обидеть невзначай?

– Профессию по душе выбирать надо, чтобы потом не ходить на работу, как на каторгу – часы отбывать, тогда работа в радость будет. Вот ты, Виктор, кем до войны мечтал быть?

– Учителем, – как-то смущенно произнес капитан Неустроев. – Только не смогу я теперь. Учитель должен к детям с добром идти, сеять разумное, доброе, вечное. А я зачерствел на фронте, ожесточился.

– Э, брат, зря ты так думаешь. Пройдет год, оттаешь. Время – самый лучший лекарь. Коли не передумаешь – пробуй, мой тебе совет. Не отступайся, иди детишек учить, раз тебе это по душе.

– А мне куда податься после войны? – спросил Олег Барышников. – Танкисты – те хоть технику знают, могут на МТС или автобазу устроиться, связисты тоже не пропадут. А я в пехоте все время воевал, только и умею, что на пузе ползать да стрелять, да еще землю копать. Столько я за войну лопатой намахался – на всю жизнь хватит.

– Ну, были же у тебя мечты, Олег?

– До войны моряком стать хотел. Как представлю, что схожу с белоснежного корабля на причал: в матроске – уголок тельняшки проглядывает, на бескозырке ленты ветер развевает, в брюках клеш, и девушки засматриваются – красота!

– А ты море-то хоть видел?

– Откуда? Я же из Свердловска сам, – ответил Олег, закурив папиросу.

– Чего же в моряки не напросился, когда призывную комиссию проходил? – спросил Виктор, потянувшись к Олегу подкурить папиросу.

– Куда военкомат направил, туда и пошел. Я еще тогда подумал, когда военком спрашивал – в морской учебке уж больно долго учиться надо было, а я на фронт рвался. Как все.

– Вот, может быть, выйдем скоро к Балтике, увидишь море! – поддержал Олега майор Локтев.

– Только оно студеное сейчас, не поплаваешь! – добавил Виктор.

Разговор по душам затянулся бы почти до утра, да в палату, заслышав разговор, вошла строгая медсестра Клава, получившая в госпитале прозвище «дизель-баба». Здоровенная, что твой «тигр». Раненого в одиночку с носилок на кровать перекладывала.

– Это кто тут ночью у меня не спит? Почему распорядок нарушаете – всю палату прокурили! Спать надо! Вот я завтра начальнику отделения доложу!

– Ну-ка, пехота, открой окно! – повернулся к Олегу майор. – Все, сестрица, уже спим, – заверил он за всех сердитую сестру.

Медсестра ушла. С виду – грозная, но никому докладывать не пойдет – это мы уже знали. А если кто и доложит, то нам всем все равно на фронт. Как говаривали в армии – дальше передовой не пошлют. Но меня в свое время посылали, и не раз.

С каждым днем грудь меня беспокоила все меньше. Я уже вставать стал, ходил на процедуры и в столовую, однако на осмотрах хирург недовольно головой качал:

– Не нравится мне твоя грудная клетка, капитан, – плохо срастается. Авитаминоз, переутомление, нервишки. Витаминчики поколем, спи побольше – для нервов хорошо. Эх, кабы не война – в санаторий бы тебе, в Крым или Кисловодск, на воды, на грязи.

С этого дня мне начали делать укрепляющие уколы.

Сопровождаемый соседями по палате, я подошел к процедурной. Вошел, представился шутливо:

– Капитан Колесников для очередной экзекуции прибыл.

Медсестричка оглядела меня смешливо. Вид у меня и в самом деле был не гусарский, не презентабельный. Одет в застиранный коричневый халат, из-под которого подштанники торчат, на ногах – стоптанные тапочки «ни шагу назад».

– Ложитесь, товарищ ранбольной, вам три ампулы колоть назначили, – сказала она, глянув в журнал назначений.

– А можно я – стоя, только пригнусь? По-другому я, может, боюсь, – пошутил я.

Она кивнула.

– У меня рука легкая. Вот уж не думала, что мужчины такие трусы.

Я немного приспустил подштанники, опираясь на стол – неудобно мне было перед ней свой тощий зад оголять, но подумал – сколько она таких каждый день видит?

Уже после укола сказал:

– Меня Петром зовут.

Сестричка улыбнулась:

– А я знаю, вас весь медперсонал «везунчиком» называет. Это ведь вам пуля прямо в орден угодила?

Она с нескрываемым восхищением смотрела на меня. «Хм, вот уж, право, не думал, что столь популярен. А все-таки чертовски приятно, когда на тебя так смотрят», – я расплылся в улыбке.

Медсестра заметила мой внимательный взгляд, зарделась и, чтобы скрыть свое смущение, наклонилась над кипящими шприцами, обнажив верхнюю часть упругих девичьих грудей, качнувшихся в отворотах халата.

Стараясь принять серьезный вид, она распрямилась, сделала отметку в журнале и повернулась ко мне, тряхнув спадающими на плечи черными вьющимися локонами.

– А вы правда в СМЕРШе служите?

– Ага, дворником, – пошутил я.

– Дворникам орденов не дают, – отрезала девушка. – Меня Наташей звать.

– Замечательное имя, главное – редкое, – вспомнил я фразу из известного фильма.

– А вы шпионов видели? – округлила глаза Наташа.

– Вот как вас.

– Ужас какой. И какие они?

– С рогами, а на лбу штамп – «шпион».

– Что вы со мной как с маленькой, товарищ военный! Мне уже двадцать.

Так я познакомился с Наташей. Вскоре у меня с ней случился скоротечный роман. Положительно, мне в госпитале начинало нравиться, особенно в смену, когда дежурила Наташа. Только идиллия эта длилась недолго.

Через неделю в госпиталь наведался Сучков.

Положив на тумбочку пакет, из которого выглядывали румяные яблоки, он приложил руку к груди:

– Извини, брат, что давно не заходил, дела – совсем замотали. Как здоровье?

– Хирург говорит – заживает плохо, авитаминоз и этот – нервный стресс, переутомление.

– Выздоравливай, не торопись в строй, успеешь еще послужить. Я ведь помню, что ты после ранения в отпуске не был, ну – в прошлый раз. А мы передислоцируемся на польские земли, в Константинув. Отдел теперь там будет. Как выпишут – найдешь нас в городе. Ну, бывай, капитан, здоровья тебе и твоим соседям по палате.

Сучков ушел. Жалко, что отдел из Кобрина уходит. От госпиталя до отдела всего три квартала было.

На следующий день выписали Барышникова, предоставив отпуск по ранению. Переодевшись в форму и получив документы, он пришел попрощаться. Выглядел молодцевато – на груди два ордена и две медали поблескивали.

– Убываю в отпуск. К своим вот поеду, в Свердловск. Мать порадую. Выздоравливайте, товарищи офицеры, может, свидимся еще.