Концерн - Константин Калбазов Страница 51

Взгляд Антона только скользнул по нему, а затем уперся в дальний угол комнаты. Говорить ни о чем не хотелось. Да и сказано все уже. Еще вчера. Позиция Сергея ясна, он не хочет участвовать в том, за что Песчанин и Гаврилов готовы рисковать своей головой, а то, что это действительно так, Сергей понял по хмурому взгляду Гризли, который, в отличие от своего командира, не стал его отводить. От подобной встречи по спине Звонарева прошел озноб, им овладело жуткое желание плюнуть на все и, высказав все, что он думает об их затее и о них самих, развернуться и уйти.

Но это была секундная слабость. Вот эта секунда миновала – и шальная, злая мысль растаяла как утренняя дымка. Вот она была, а вот ее уже нет. Сергей глубоко вздохнул:

– Здравствуйте, ребята.

– И тебе не хворать. – Это Гаврилов, Песчанин продолжает хранить молчание, упрямо сжав побелевшие губы. Сильно, видать, он разочаровал друга. Плохо. Очень плохо. Друзей не выбирают, они сами находятся, и настоящих друзей не бывает много, один, два – вот и кончился счет, а потому ими нужно дорожить. Он это понял, а вот Антон, похоже, нет. Хотя вот…

– Здравствуй, Сережа. Извини, что-то я совсем с катушек съехал. Есть будешь?

Звонарев даже представить не мог, какой же тяжкий камень у него висел на сердце, насколько он давил, не давая дышать. Но вот Антон заговорил – и этот камень огромной глыбой свалился в небытие. Господи, Аня, насколько же ты оказалась права! Камень свалился, а твердый комок подкатил к горлу, не давая произнести ни слова.

– Гхм, гм, гм. Я тут коньяк принес, мы так и не обмыли ваше возвращение. Извини, Гризли, армянского нет, есть французский, – с трудом продавливая слова сквозь сковавшие горло тиски, проговорил Звонарев.

– Это ничего. Жаль, коньячных рюмок нет, ну да за неимением гербовой пишут на простой. – В этот момент Гаврилов очень походил на домохозяйку, проявляющую излишнюю суетливость при появлении нежданных, но желанных гостей. Вот ведь. Еще год с небольшим назад он и вовсе не знал Звонарева, более того, практически все время, что они здесь, общался с Антоном, но оба они стали ему как-то особенно дороги.

– За что первую? – зыркнув на обоих, прогудел гигант.

– За дружбу, – решительно произнес Сергей и внимательно посмотрел на Антона. Тот постоял пару секунд, устремив взгляд в одну только ему известную точку, а затем встряхнулся, и на его лице появилась улыбка – его обычная улыбка, с ямочками на щеках, однако с легким налетом печали.

– За дружбу. – Он поднял стакан с на четверть налитым коньяком.

– Ну, значит, за дружбу. – Чокнулись, выпили. – Сергей, раз уж коньяк притащил, мог бы и лимончик захватить, – укорил Гаврилов.

– Ой, парни, у меня же шоколад есть.

– От жук. Так его вместе с коньяком доставать нужно было. Ладно, давай его сюда. Хоть вдогонку закусим.

От этого короткого общения на душе стало легко, и дело вовсе не в мягко прокатившемся по пищеводу и согревающем напитке. Звонарев вдруг понял, что, несмотря на то что они по-разному смотрят на некоторые вещи, они все одно остаются друзьями, близкими людьми, ближе которых на этом свете у них никого нет и не будет.

– Сережа, я понимаю, что тебе сейчас хотелось бы развить бурную деятельность, но с деньгами придется немного подождать. Я думаю, в течение пары недель мы сможем обменять их на деньги, и тогда ты получишь полагающуюся тебе долю. Более того, все остается в силе: твоя треть – это твоя треть и в будущем.

– Антон, ты действительно решил, что я пришел за деньгами?

– Нет, конечно. Ты пришел узнать, есть ли у тебя еще друзья или нет. Они есть, Сережа, есть и будут. На этот счет не переживай.

– Ну и слава богу. Но на самом деле я пришел по другой причине.

– Ты передумал? – В голосе Антона звучала надежда. Как все же он сильно переживал ссору с другом.

– Если ты имеешь в виду мое отношение к вашей авантюре, то нет. Но и просто отойти в сторону я тоже не могу. Я не одобряю вашей затеи, как не одобрял ее всегда, но я с вами. Только на прежних условиях, – поспешил Звонарев немного приземлить расправивших плечи друзей.

– Да и хрен с ним. Гризли, наливай.

– Это верно. Коней на переправе не меняют. Якорная цепь. – Что имел в виду Гаврилов – то, что Звонарев принял верное решение, или то, что неприлично менять руку, разливающую живительную влагу, – было непонятно. Да и черт с ним.

– Парни, я тут всю ночь думал. В общем, все, что мы придумали до этого, дурь и блажь.

– Сережа…

– Погоди, Антон. Вот что мы решили? По сути, построить эсминец времен Первой мировой и выиграть войну. Ерунда.

– Позволь с тобой не согласиться. Подобный корабль понаделает столько шороху, что мама не горюй.

– И ты прав, Антон. Вот только толку от этого будет… Замах на рубль – удар на копейку. Понимаешь, будет шумно, резонансно, но на выходе пшик. Как в том бородатом анекдоте: «Я его ведром – бум-бум, а он меня гирькой – тюк-тюк».

– Ты предложить что-нибудь можешь или только критиковать горазд?

– Антон, при всей нашей любви к флоту войны всегда и во все времена выигрывал простой пехотный Ваня. А ты, уж извини, хочешь как былинный герой в одиночку поставить супостата на колени.

– Ну, положим, не в одиночку…

– Погоди, командир. Давай сначала послушаем, а потом поговорим.

– Ага. Спасибо, Гризли, – затараторил Звонарев, боясь, что его опять перебьют. – Итак, что касается флота. На фиг большой эсминец. Дорого, а на выходе только одна боевая единица. Проектируем большой торпедный катер водоизмещением тонн двести пятьдесят. Два семидесятипятимиллиметровых орудия, на юте и на баке, два пулемета, лучше спаренных, на шкафуте, по одному на борт. Четыре неподвижных торпедных аппарата по бортам, лучше их встроить в полубак, как на немецких торпедных катерах. Тогда можно будет загружаться якорными минами. Комбинированная силовая установка. Одна машина тройного расширения и две турбины. Чтобы не ломать голову над корабельной и над тем, как ее выкупить у лаймов, покупаем промышленные. Понятно, что использовать ее можно будет только на полном ходу и без реверса, да и черт с ним. Она нужна только для атаки и отрыва. Все. Максимальный ход на машине – узлов двенадцать, с турбиной – около тридцати пяти, а то и больше.