Рим. Книга 1. Последний легат - Шимун Врочек Страница 51

— Ты убит, Ягненочек, — констатирует центурион. — Легат только что зарезал тебя, как свинью.

У меня стучит сердце — громко, на весь лагерь. Бух, бух, бух. Что-то я разволновался.

— Это был храбрый Ягненок, — говорю я. — Его глаза горят, как у Волчонка. Молодец, парень.

Центурион говорит:

— Легат только что дал тебе имя, зелень. Что нужно сказать?

Тирон наконец соображает.

— Цэн, спасибо, цэн!

— Теперь ты не Ягненочек, — улыбается центурион. — С этого момента я буду звать тебя Волчонком. Нравится тебе новое имя?

— Цэн, да, цэн!

— Не слышу!

Волчонок орет:

— Цэн, да, цэн.

— Свободен.

Я взвешиваю в ладони деревянную палку, называемую мечом. Смотри ты, еще не все забыл. Только соперник нужен поинтересней.

— Теперь вы, центурион. Попробуем?

— С удовольствием, легат. — Он берет меч Волчонка и становится напротив.

В этот раз все будет намного сложнее. Центурион тяжелее меня. К тому же гораздо опытнее.

— Начали!

Палки стучат. Когда центурион заезжает мне по ребрам слева, я охаю. Но тут же выпрямляюсь и снова иду в бой. Тук, бам, тук. Ох, говорю я, получив палкой по руке. Боль такая, что на глаза наворачиваются слезы… Я моргаю.

Бей. Теперь очередь центуриона стонать от боли. Тук-тук, бам!

Проклятье! Теперь я опять на земле. Падаю, но все равно поднимаюсь. И опять поднимаюсь. Нельзя терять лицо. Я — легат. Центурион останавливается, опускает меч.

— Легат?

— Еще раз! — приказываю я.

Иду в атаку. Тук-тук-тук. Палки стучат друг о друга. Я снова пропускаю удар. Да что ж такое. Центурион останавливается. Я опять нападаю. Пот льет градом, я весь мокрый. Тук-тук, тук-тук. Центурион словно угорь, его не достанешь. Ну конечно, он же инструктор по фехтованию.

Наконец мне все-таки удается его достать. Центурион охает, роняет палку. Я делаю шаг — бей! Но, прежде чем я успеваю добить его, он изворачивается, хватает палку и впечатывает ее мне под колено. От вспышки боли темнеет в глазах.

Падаю. Центурион помогает мне подняться.

— Еще? — спрашивает он.

— Все, — говорю я. — Сдаюсь. Вы круче меня, центурион.

Он кивает. Мы оба мокрые, красные, избитые и — довольные. Я тяжело дышу и оглядываюсь. Да сюда половина легиона собралась. Всем интересно посмотреть, как новый легат получает удары палкой. Когда мы останавливаемся и пожимаем руки, зрители разражаются аплодисментами. Браво! Браво!

— Где вы научились драться, легат? — спрашивает центурион. На щеке у него синяк от моей палки.

Я пожимаю плечами, охаю. Все тело болит. Вот что значит — как следует подраться.

— В доме моего отца обучались гладиаторы. Ну и я тоже.

Центурион кивает. Зрители кричат. Так что там Август говорил про мой боевой опыт? Смешно.

* * *

На следующий день смотрим другую группу тиронов.

После пробежки новобранцы разбирают мечи. Эти тироны уже прошли начальный курс с деревянными мечами, так что теперь очередь настоящего железа. Стоимость оружия, кстати, из их жалованья уже вычли. На всякий случай.

— Когда бьешь, надо помогать себе криком, — говорит центурион. — Резче, злее. Эй, зелень, покажи, как это делается! Где твой боевой оскал?

Тирон показывает.

— Это, что, боевой оскал?! Это детская улыбка! Еще раз!

Они делают еще раз. Наконец, когда тироны мокрые насквозь, наставник дает им передышку. Но своеобразную. Я удивленно поднимаю брови.

— Молитву меча! — приказывает центурион. — Начали!

— Это мой меч. Таких мечей много, но этот меч — мой, — заводят молитву новобранцы. Хором. — Я буду убивать им своих врагов. Я буду хорошо о нем заботиться, чтобы убивать много врагов. Мой меч и я — всегда вместе. Мой меч…

— Интересная штука, — говорю я Метеллию. — Никогда не слышал о такой молитве.

Трибун кивает.

— Да, я тоже — пока меня не прислали сюда. Мне говорили, это особая традиция Семнадцатого Морского, больше такой молитвы ни в одном легионе нет. Какой-то центурион придумал ее. Это было очень давно.

Тироны продолжают хором:

— …мне дороже, чем все женщины в мире. Я буду убивать им своих врагов.

Они говорят, я слушаю. Смешная штука эта молитва.

— Мой меч — это я.

* * *

— Что еще вы хотели бы увидеть, легат? — спрашивает Метеллий ближе к вечеру.

Я оглядываю учебное поле. Так, что я еще не видел?

— Атаку центурии.

Метеллий улыбается.

— …Шагом — на меня! — командует центурион. — Строем, без дротиков, молча.

Центурия наступает. Синие щиты, перечеркнутые желтыми молниями Юпитера, единой стеной идут на нас — молча, как и приказано.

— Раз, раз, раз, — командует оптион, затем и он замолкает. Потому что команды уже не нужны…

Ноги «мулов» все делают сами.

Слитно стучат калиги. Раз! Раз! Раз! Мы идем по Африке. Мы идем по Греции. Мы идем по…

У меня пробегает по спине озноб, охватывает затылок. Атака легиона — это страшно.

Они идут. Это уже становится невыносимым. Они — волна, которая сомнет все и вся.

Бум, бум, бум.

Семнадцатый Морской наступает — как наступал на полях сражений гражданской войны. Как наступал под командой Друза и Тиберия, покоряющих Германию.

Под ногами «мулов» дрожит земля. Кто может выстоять против легиона?

Ответ: никто.

— Приготовиться! — командует центурион. — Шагом — вперед! Строем! Без дротиков! Молча!

Центурия сдвигается и идет. Строем, без дротиков, молча. Ноги ныряют в песок, клинки мечей тускло блестят, капли дождя оседают на них. Руки сжимают рукояти гладиев.

Больше нет ни политики, нет интриг, нет ничего. Только мы и они. Момент красоты. Ethos Аристотеля. История, спрессованная в краткий миг перед тем, как все рухнет необратимо и сокрушительно.

Это миг такой звенящей красоты, что у меня перехватывает дыхание. Голова кружится. Я на миг замираю, словно пораженный молнией — озноб по хребту. Шагом вперед! Строем, без дротиков, молча.

Я поворачиваю голову и вижу — во взглядах «мулов» единое выражение, слепленное, пронизывающее строй насквозь. Холодный синеватый блеск Средиземного моря. Нашего моря. Оливы и акации. Запах нагретой земли. Волны, разбивающиеся о зубчатые скалы…