Дар жизни - Галина Гончарова Страница 50

Со своей жизнью ты что хочешь делай, но раз уж у тебя хватило дури с кем-то спать и не хватило ума позаботиться об отсутствии последствий – все. Теперь это твоё.

Твой ребенок, твоя ответственность, твоя забота – и ты обязана родить его, вырастить и сделать человеком.

Просто потому, что твои родители не выкинули тебя в сточную канаву, хотя, возможно, и пожалели об этом. Я вчера об этом тоже думала.

Вот так, выйдешь замуж, родишь, а потом окажется, что выросла у тебя дурища, вроде этой графини. И будешь смотреть, и думать – что?

Где я промахнулась?

Как у меня такое выросло?

Почему я ее в зародыше не убила?

Не знаю… в любом случае, ребенок ни в чем не виноват. Хотела ты его, не хотела, а теперь он твой. Смирись и расти, потому что иначе нельзя, иначе прервется род человеческий.

И не надо мне говорить – заставили, принудили, к кровати привязали! Не было у графини такого, это-то я вижу. Я знаю, как выглядят жертвы насилия, я знаю, как выглядят жертвы супружеской жестокости – в желтом городе можно насмотреться всякого. И я видела их глаза.

Они… темные.

Пустые, равнодушные, и где-то глубоко в них плещется холодная вязкая смесь из боли и равнодушия. Так смотрит обреченное существо. Только вот эти женщины не закатывают истерик. Они боятся.

Боятся боли, боятся вынырнуть из своего омута, боятся прогневать своего хозяина и повелителя, который в драных штанах шляется по двору, чешет задницу и отвешивает жене оплеухи. Они боятся.

А графиня не сломана, нет. Она просто капризна и истерична, только вот ни капли не боится.

Иначе вчера, когда граф шагнул к ней, поднимая руку, она бы съежилась, хоть как-то закрылась, так поступают все, кому причиняли боль достаточно часто, а она просто билась в истерике и смотрела со злостью. Ее не били ни разу, уж столько-то я понять могу.

И чего людям надо?

Вышла замуж, пусть по договору, но за нормального мужчину. И вместо того, чтобы притереться…

Мои мысли обрывает скрип храмовой двери.

И – нет. Я не боюсь, ни капельки не боюсь.

Бабушка, как же я тебе благодарна. Надеюсь, там, где ты сейчас оказалась, ты меня услышишь, родная. Спасибо тебе.

За науку, за амулет, за все…

– Госпожа Ветана? Господин?..

– Варн. Майло Варн.

Майло вежливо кланяется, улыбается. Наш холоп улыбается ему в ответ.

– Здравствуйте. А я смиренный холоп Его – Лирет. Рад видеть вас в нашем храме. Позволено ли мне будет спросить, что привело вас сюда?

– Да, разумеется.

Мало осеняет себя знаком, я не отстаю. И улыбаюсь так, что мышцы лица начинают болеть. Если бы завтра снесли все храмы – что бы изменилось?

Да ничего, эти паразиты нашли бы себе другое место для торговли человеческими страхами и надеждами.

Да, я не люблю храмовников! Надеюсь, Светлый простит меня за это, но можно любить собаку, и не любить ее блох. А храмовники это и есть блохи.

Они кормятся на существовании Светлого, они получают с него прибыль, они уверены в своей приближенности к нему… Интересно, хоть раз они задумывались, что Он им скажет, когда они окажутся перед Его ликом? Или они так свято уверены, что если они учат других, то сами могут быть небезупречны?

Неважно, сейчас это неважно. Надо не уплывать в свои мысли, а сосредоточиться на беседе. Майло как раз рассказывает, что я лечила госпожу графиню… и наш собеседник словно… делает стойку?

Да, у отца были охотничьи собаки. Вот они так же застывали – голова вперед, тело в струнку, лапы напряжены…

– Да, конечно. Пройдемте к Книге.

Книга Светлого. Артефакт каждого храма. Где-то она большая, где-то поменьше, но везде ее стараются сделать роскошной. Обтягивают переплет бархатом, усаживают драгоценными камнями, простегивают золотом. Иногда красиво, иногда это выглядит откровенно нелепо. Но камни есть везде, и я даже знаю почему. К драгоценным камням удобно цеплять заклинания. Вот и здесь – сапфиры, лазурит и жемчуг.

Сапфиры – приносят божественное благоволение, лазурит – верность и честность, жемчуг – свет и чистота ^[3].

Я касаюсь переплета ладонью.

– Клянусь хранить врачебную тайну касательно графини Эрнан, никому не открывать, чем она болела, не рассказывать, не давать понять никоим образом, не разглашать секретов, касающихся ее здоровья. Да услышит мою клятву Светлый.

По жемчужинам пробегает легкий блик.

Услышано.

Майло Варн кладет руку на книгу.

– Я, Майло Варн, камердинер графа Эрнан, от имени графа принимаю клятву и свидетельствую, что господа Ветана будет свободна от нее, если молчание принесет вред ее жизни или здоровью. Да услышит меня Светлый.

Стандартная формулировка.

Я обещаю молчать, мне обещают, что клятва рассеется, если случится что-то… сложное. Например, меня спросит тайная королевская служба, бывало и такое. Иногда спрашивали, и жестко, и если кто-то не отвечал…

– Госпожа Ветана, – холоп чуть мнется. – Не могли бы вы осмотреть одного человека? У нас, в Храме?

– да, разумеется.

Говорить о плате за визит, конечно, не стоит. Так забавно…

Храмовники не брезгуют продавать верующим освященные образки, свечи, прочую пакость, которая якобы спасет, убережет и защитит, но стоит заговорить о том, что они должны заплатить за что-то…

Да как же ж можно?!

Они же Служители Светлого! Они выше такой гнусной материи, как деньги, ближнему своему (особенно им) надо помогать бескорыстно, а брать деньги с Храма – плохо. Кто бы мне объяснил почему?

Кстати, в Раденоре для них поставлены жесткие условия. Еще Александр Проклятый обрубил храмовникам хвост по самые уши. Им официально запрещено владеть землей, им запрещено строить больше пяти храмов в городе, налоги для них вдвое больше, чем для купцов…

Говорят, что когда Александр Проклятый заявил им, что Храм будет платить налоги, они возмутились. Мы же слуги Светлого. Вы и с него налоги драть будете?

Да, – ответил Раденор. – Так что платить будете десять процентов с доходов за себя и десять за него. Или маловато? Надо за него двадцать процентов брать?

Больше никто судьбу не искушал. И на тридцать процентов не нарывался.

Майло вопросительно смотрит на меня. Я опять задумалась?

– Да разумеется, – отвечаю я. И отвечаю правильно, потому что Майло кланяется холопу, а потом и мне.