Белые волки - Влада Южная Страница 50

Где-то вверху, под самым куполом, тоненько и чисто пел мальчик. Он пел на древнедарданийском, языке первых горных монахов, Алекс не понимал ни слова, но почему-то необъяснимая тоска вдруг сжала его сердце. Тоска по прошлому, по ушедшей юности, по светлой первой любви, по возможности вместе с любимой мечтать о безоблачном будущем счастье. На миг показалось, что ему снова восемнадцать, он впервые увидел Эльзу и понял, что не сможет жить без нее. И даже ее лицо встало перед глазами: красивое, тонкое, нежное.

Звонкий голос сделал пируэт – и тут же на Алекса нахлынула безысходность. Он уже никогда не сможет быть с ней, он потерял ее, потерял по собственной глупости, и теперь он даже не молодой мужчина в расцвете лет – он разбитый горем старик, медленно умирающий без единственной женщины, которая могла сделать его по-настоящему счастливым.

Димитрий стоял к нему спиной, у алтаря, чуть расставив ноги и заложив руки назад. Его гладкие черные волосы немного отросли в последнее время и были зачесаны назад, но сам он ни капли не изменился с тех пор, как Алекс имел несчастье увидеть его в первый раз. Белоснежная одежда обтягивала его широкие плечи, подчеркивала мощную фигуру хищника. Но Димитрий не был хищником в тот момент, он казался мраморной статуей, куском льда, из которого высекли облик человека.

Канцлер тоже находился здесь. Его инвалидное кресло стояло в углу, неподалеку от Алекса. От входа хорошо просматривалась склоненная косматая голова старика, его рука, безвольно свисающая вниз, и тонкая струйка слюны, протянувшаяся от нижней губы на грудь. Плед сполз с коленей и почти упал на пол, но в отсутствие слуги никто не торопился поправить ткань на место.

– Доброе утро, Алекс, – негромко сказал Димитрий, который так и не пошевелился и не повернулся с тех пор, как стукнула входная дверь. – Хотя для тебя оно вряд ли считается добрым. Ты на удивление отвратительно сегодня выглядишь.

Он повел рукой, и голос маленького певца тут же умолк, оседая в воздухе последними отголосками эха и золотой пыльцой с осыпающихся от времени потолочных фресок. Алекс встряхнулся, сбрасывая с себя наваждение, в которое его погрузили а капелла и Димитрий. Он ненавидел такие моменты, терпеть не мог, когда его собственная личность растворялась в чужой, но не имел сил что-то изменить.

Их странную связь можно было назвать подобием коллективного разума, но в то же время она не походила на чтение мыслей. Димитрий транслировал настроение, желание, эмоциональную потребность, а Алексу не оставалось ничего, кроме как подхватывать и поглощать невидимые волны. Подчиняться им и проживать их, как собственные. Вот и теперь, едва войдя в темпл, он сам не заметил, как «включился» в информационный поток. Почему подумал об Эльзе? Наверно, Димитрий тоже думал о ней. А может, зверь Алекса просто так воспринял полученную от альфы картинку, исходя из своей личной ситуации.

«Подойди ко мне», – прозвучал в голове призыв, хотя на самом деле Димитрий не облекал его в слова. Он просто захотел, чтобы Алекс приблизился.

До алтаря было десять шагов. Десять шагов по мозаичной плитке с изображением шестиконечных звезд. Три ступени подъема, и, наконец, Алекс остановился у резной деревянной решетки вровень с Димитрием. Он старался держать спину прямо и вынести свое унижение с максимально возможным достоинством. Любой сторонний наблюдатель и не заметил бы подвоха, ведь Алекс шел сам, передвигал ноги и ни разу не сбился с шага.

Фактически его словно протащили за шиворот, лишив какой-либо возможности помешать собственному телу.

– Посмотри, какая чудесная игра света и тени, – произнес Димитрий, не отрывая восхищенного взгляда от картины над алтарем. Он протянул руку, будто хотел коснуться ее, и даже слегка пошевелил пальцами. – Художник накладывал мазки в разных направлениях, чтобы с любого угла обзора его творение казалось совершенством.

На прямоугольном полотне святая Огаста становилась женой светлого бога. Она считалась покровительницей материнства и плодородия, ей обычно подносили дары женщины, мечтающие о беременности. Темпл строили, чтобы задобрить небесного покровителя и обеспечить семье канцлера долгое процветание и многочисленное потомство, поэтому вполне оправданно именно Огасте уделили здесь ведущую роль.

Мастер запечатлел ее, естественно, без присутствия мужа, образ которого смертным запрещалось показывать, зато с венчальным венком на голове и мечтательным взором, обращенным вдаль. Складки длинного торжественного одеяния, как и отметил Димитрий, были тщательно прорисованы, и Алексу пришлось снова встряхнуться, чтобы оторваться от их созерцания.

– Не хочешь спросить, зачем я пришел? – откашлявшись, произнес он.

– Когда захочу, ты об этом узнаешь, Алекс, – Димитрий, наконец, повернул голову. – Но ответ мне и так известен. Ты пришел поговорить об Эльзе.

Значит, это он. Он все-таки охотится на нее. Алекс с трудом заставил себя таращиться на счастливую Огасту, лишь бы не выдавать истинных мыслей. Неужели Димитрию уже известно, у кого спряталась его сестра? Поэтому он такой спокойный, как сытый кот, лениво поддающий лапой мыши. Он не волнуется, что жертва опять убежит, он играет, но пока не выпускает когти, не выворачивает Алекса наизнанку, не заставляет его изливать признание за признанием. Ждет, что будет дальше.

– Хочешь узнать, как я догадался? – приподнял Димитрий бровь. – Все просто. Вчера было полнолуние. Нет-нет, я не видел его сам. Мне так сказали. Я рано пошел спать и все пропустил. Мне ведь нет нужды превращаться в нечто дикое, лохматое и вонючее, а потом бегать по ночным улицам в поисках кого бы задрать. Знаешь, такими, как ты, уже пугают маленьких детей, Алекс. Не ходи, мол, по темноте, а то чудище унесет. То самое, которое наутро превращается обратно в начальника полиции.

Алекс молча слушал его, стараясь сохранять на лице невозмутимое выражение.

– Когда-то тобой тоже пугали маленьких детей, – напомнил он как бы между делом, – когда ты был обычным бойцом в темной яме. Просто теперь все боятся об этом вспоминать.

Димитрий улыбнулся. Оказалось, что статуи из льда тоже могут это делать, правда как-то плоско, без настоящего тепла.

– Осторожнее, Алекс. Не надо кусать руку, которая тебя кормит. Ты – мой шедевр, мое детище, созданное по образу и подобию. Я тебя породил – могу и убить. Все, что у тебя сейчас есть, ты получил от меня. Это я дал тебе власть, чтобы прикрывать свои ночные подвиги, поддержку, чтобы никто эту власть не смел оспорить, и знание, как подстраховаться, чтобы наутро после полнолуния добраться домой без лишних глаз.

– Зато забрал то, что мне было по-настоящему нужно.

– Вот, – кивнул Димитрий, словно ждал именно этих слов, – вот об этом я и говорю. После полнолуния тебя всегда тянет вспомнить об Эльзе, и ты так или иначе приходишь ко мне, ведь я – единственное, что еще тебя с ней связывает. Вот уж не думал, что моя сестра так долго не будет давать тебе покоя. Она-то тебя наверняка уже позабыла. И вопросы на языке у тебя крутятся одни и те же. Хочешь, угадаю их? «Почему?» и «когда?».