Путь к последнему приюту - Андрей Бондаренко Страница 50

— А? Что такое? — Александра тут же приоткрыла сонные глаза и села на постели. — Константин Петрович приехал? Один?

— Да, пошутил я. Извини. П-пошутил. П-просто — поговорить надо.

— Ну, и шутки у тебя, милый, — жена, недовольно фыркнув, вознамерилась лечь на прежнее место. — Дурацкие насквозь. Потом поговорим. Попозже…

— С-сейчас. И непременно. Очень н-надо.

— Ну, что там у тебя, хмурый и приставучий супруг?

— Давай, Аля, уедем, — неуверенно вздохнув, бухнул Егор. — То есть, сбежим. Н-навсегда.

— Куда — сбежим?

— Куда-нибудь, лишь бы п-подальше отсюда. Хоть в другую с-страну. Хоть в другой Мир.

— Зачем?

— Ну, чтобы тебе было больше не надо — с-сожительствовать с всякими и разными похотливыми к-козлами…

— Сожительствовать? — окончательно проснулась Александра, и её пушистые ресницы удивлённо-непонимающе затрепетали. — С похотливыми козлами? Егорушка, о чём это ты?

— Только не надо мне г-говорить о «старинных благородных традициях и великой чести». Н-не надо.

— Почему — не надо, если это, действительно, так? И благородные традиции, и честь?

— Ты хочешь с-сказать, что тебе всё это нравится? — окончательно помрачнел Егор. — Ф-фрейлинские обязанности, я имею в в-виду?

— Конечно, нравится. Как и всем нормальным российским женщинам высокого сословия.

— Что к-конкретно — н-нравится?

— А всё, — разозлилась Александра, отчего её выразительные глаза поменяли свой цвет с небесно-голубого на тёмно-синий. — Вспомни-ка наши плотские отношения до того, как я стала фрейлиной Дворов великокняжеских. Вспомни-вспомни…. Молчишь? Вспомнить нечего? Сплошная серая скука и одна-единственная «миссионерская» позиция? Ха-ха-ха, насмешил…. А теперь? Привык, небось, к разнообразию и утехам изощрённым? А где ещё я научилась бы всему этому? Не подскажешь? Опять молчишь? То-то же. А при Дворах великокняжеских и доступ к зарубежным книгам есть — про технику отношений интимных. И фильмы иногда профильные показывают. И ролевым играм обучают…. Да я и женщиной-то полноценной впервые себя почувствовала — у Константина Петровича. Когда за одну ночь имела близость с добрым десятком мужчин. Причём, один раз сразу одновременно с тремя…. А совсем скоро (в следующем месяце), мне предстоит «лишить невинности» самого Петра Николаевича Романова, Наследника Престола. Так решили на Самом Верху, — с гордостью ткнула тоненьким указательным пальчиком, украшенным кольцом белого золота с безупречным брильянтом, в потолок. — Честь великая. А ещё и верный путь к взлёту карьерному, небывалому. Знать, заслужила.… И, заметь, не только «лишить», но и вдумчиво обучить — всему и всякому. А ты говоришь, мол, давай сбежим. Куда? Зачем? Бред горячечный и законченный. К доктору тебе надо, Егорушка. К доктору. И, вообще…

— Что — вообще?

— Изменился ты очень — после недавней контузии. Причём, далеко не в лучшую сторону. Раньше ты был такой…

— Какой?

— Полностью соответствовал своему устоявшемуся прозвищу. Мол, крутой и хладнокровный «Живоглот» — жёсткий, уверенный в себе и слегка циничный.

— И тебе это нравилось? — с тоской глядя в окно, поинтересовался Егор. — Ну, что жёсткий и циничный?

— По крайней мере, давало надежду — на жизнь долгую и безбедную. Времена нынче такие, мол, кто смел — тот и съел. Иначе тебя самого порежут на мелкие кусочки, разотрут в мелкий порошок, скушают и даже фамилии-титула не спросят.

— А что со мной сейчас?

— Действительно, что? — взгляд жены стал холодным, очень внимательным и откровенно-оценивающим. — Ничего хорошего, если смотреть правде в глаза. Рохля какая-то вышла из Дырищи. Гордость графская пропала куда-то. Даже со слугами общаешься — словно с близкими приятелями. На этих новичков — Ванду, Хана и Лану — ни разу, осаживая, не рявкнул. Нашедшегося и слегка обнаглевшего младшего брата даже не попытался поставить на место. Мол, за ровню признал…. А этот стишок, что ты давеча прочёл курсантам Императорского ангельского училища? Ерунда какая-то законченная, пронизанная ощущением скрытого двойного смысла. Даже слушать было — в присутствии Гринёвых — стыдно, зазорно и неудобно…. Нет, сегодня же серьёзно поговорю с Константином Петровичем. Пусть закрепит за тобой знающего и опытного психиатра. Спасать надо человека, пока не поздно…

— Спасайте, не жалко.

— И спасём. Не сомневайся. Зачем Третьему департаменту — практически на ровном месте — терять ценные и проверенные кадры? Все слюнявые и мечтательные глупости, как миленький, выбросишь из головы.

— И вновь стану «Живоглотом»? — уточнил Егор.

— Очень хочется надеяться, что так всё и будет.

— Может, я пойду?

— Иди, — широко и равнодушно зевнув, разрешила Александра. — Дай, пожалуйста, выспаться усталой, заслуженной и — вместе с тем — перспективной фрейлине…

И он пошёл.

То есть, покинул спальню, плотно, аккуратно и совершенно бесшумно прикрыл за собой дверь в спальню, прошёл по коридору на лестничную площадку и поднялся на третий этаж.

В голове навязчиво зазвучали слова знакомой песни: — «Сгину я — меня пушинкой ураган сметёт с ладони…».

— Действительно, пушинкой — маленькой и безвольной, — входя в свой кабинет, пробормотал Егор. — Действительно, сука грязная, смёл…. В свой кабинет? Увы, уже нет. Побыл полновластным хозяином этого графского помещения, и достаточно. Игра — однозначно и бесповоротно — проиграна. Увы…

Он, методично повертев головой по сторонам, остановился взглядом на толстом золотистом шнуре с пышной кистью, украшавшем гардину ближайшего окна.

«Правильно, братец», — одобрил бесконечно-равнодушный и печальный внутренний голос. — «Очень даже хорошая «верёвочка»: тонкая, но — одновременно — достаточно прочная и жёсткая. То, что надо, короче говоря…. Сейчас мы с тобой, предварительно срезав этот нарядный шнур, пройдём в графский парк. Ты, понятное дело, заберёшься на старый разлапистый дуб, что стоит рядом с полем для игры в русскую лапту, и усядешься на толстом суку. Привяжешь к нему — крепко-накрепко — данную «верёвку». Накинешь на шею молодецкую тугую петельку. А после этого, не ведая страха и сомнений, прыгнешь вниз…. Шнур-то тонкий. Сразу же — при резком рывке — сломает шейные позвонки. Умрёшь практически мгновенно, не мучаясь. Счастливчик и удачник, образно выражаясь…. Ага, на письменном столе лежит острый канцелярский ножик, предназначенный для вскрытия почтовых конвертов. Давай, хватай его. То бишь, помещай удобную костяную рукоятку в потную ладошку, другой рукой пододвигай стул к гардине и смело забирайся на него…. Забрался? Молодец, ловкий. Бестия натуральная. Но, к огромному сожалению, смертельно-печальная…. Отрежь-ка кусочек шнура. Сколько? Метра полтора, на мой задумчивый взгляд, будет вполне достаточно. Да и метр двадцать-тридцать сгодится — для итога намеченного…».