Фенрир. Рожденный волком - Марк Даниэль Лахлан Страница 50

Олег поглядел вниз с крыши башни. Город располагался на излу­чине широкой реки Волхов. Повернувшись к реке спиной, он видел просторные зеленые земли: рядом с городом — курганы своих умер­ших соотечественников, а за ними — леса, колышущиеся подобно морю. Сейчас сооружали курган для Гиллинга, его брата-викинга, ко­торый ходил с ним в походы на юг до самого Миклагарда и до запад­ных островов. За последним готовым курганом сняли полоску красноватой почвы на том месте, где собирались вырыть погребальную камеру. Он слышал, что с этим возникли какие-то трудности, однако был слишком озабочен болезнью дочери, чтобы вдаваться в подроб­ности.

Его дочь не похоронят в кургане. Она такая подвижная, яркая и живая. Ему будет невыносима мысль о том, что она лежит, придав­ленная толщей земли. Для нее сложат костер, подобный ее душе. Князь поглядел за реку. Ему казалось, что он птица, парящая в свет­лом воздухе над водой, птица, которая может в любой миг развер­нуться и лететь на юг по реке, чтобы разорять Миклагард, отнимать сокровища византийского императора или лететь в халифат, чтобы вернуться с богатствами Серкланда. Девочка застонала в лихорадке. Князь поглядел на нее и покачал головой. Он позволил себе полю­бить дочь. «Мужчинам, а правителям в особенности, нельзя любить дочерей», — подумал он. Они — товар, не более того, за них можно получить у других правителей золото, земли или перемирие. Одна­ко же он полюбил ее, главным образом за ее пламенную душу.

Сваве и ее сестрам было запрещено подходить к отцу без сопро­вождения няньки или матери, которые следили за тем, чтобы девоч­ки вели себя примерно. Она же не ведала запретов. Она сама прихо­дила к нему, чтобы наблюдать, как он ведет дела с купцами, князьями и полководцами в своем большом зале. Девочка думала, что он не за­мечает ее, пряталась под скамьями рядом с собаками, однако он пре­красно ее видел, поглядывал на нее, разбирая споры между крестья­нами, и ее присутствие лишало его суровости именно в тот момент, когда он уже был готов закричать на спорщиков, приказывая им уби­раться с глаз долой. Она смешила его, и хотя ему следовало бы как сле­дует высечь ее за непослушание, он этого не делал. Он подмигивал ей и бросал яблоко из корзины, принесенной крестьянином в подарок.

Он никогда не прогонял ее, и в конце концов она просто усажи­валась рядом с ним на полу, тогда как его наследник Игорь сидел по другую сторону от него на стуле, наблюдая, как князь ведет дела. Олег понимал, как, вероятно, выглядит в глазах своей дружины, по­этому время от времени участвовал в поединках, чтобы показать всем: да, он может быть мягкосердечным, когда речь идет о его до­чери, однако воины пусть не рассчитывают на подобную снисхо­дительность. «Противник, который уважает тебя больше всех, — мертвый противник»: эту поговорку отец вбил в него с раннего детства. И все-таки он был рад, когда и его военачальники начали позволять своим дочерям сидеть рядом с ними на хмельном пиру.

— Эрингунн.

Олег подошел ближе и сел, положил руку на лоб дочери, чтобы убедиться, что она еще жива. Он называл ее полным именем всего раз. Для него она обычно была Свава или Мышка, из-за ее привыч­ки появляться в тех местах, где он ее не ждал. Однако Мышка — слишком скромное прозвище, поэтому он заменил его на Сваву, в честь одной из валькирий, дев-воительниц Одина.

— Эрингунн.

Олег назвал ее так, когда пришел взглянуть на дочь в день ее по­явления на свет и дать ей имя. Теперь же он знал, что называет ее по имени, прощаясь.

Слезы показались у Олега на глазах, поэтому он отвернулся от целителя. Он говорил с девочкой, глядя вдаль:

— Вот видишь, что ты наделала. Я не могу спуститься в таком виде к людям.

Внизу собиралась дружина. Одно дело — проявлять мягкосер­дечность, сажая ребенка себе на колени, совсем иное — ухаживать за ним, словно нянька.

Целитель, который понимал язык своего повелителя, только ес­ли очень внимательно слушал, ничего не сказал.

Йонемногу Олег взял себя в руки и снова развернулся к целителю.

— Если она умрет, — сказал он, — то и ты умрешь. Ее положат на корабль, который сожгут вместе с ней, чтобы она отправилась в царство мертвых. Ты тоже будешь на этом корабле. Это большая честь для тебя, так что радуйся.

— Она не умрет, княже, только не на этой крыше, обложенная оберегами.

— Прекрасно, — отозвался Олег. — Если она останется в живых, я предоставлю тебе возможность поискать себе менее почетную смерть. Сможешь за мой счет растратить жизнь на женщин.

— Как ты щедр, княже, — сказал целитель.

Девочка пошевелилась, и он подхватил ее, чтобы она не скати­лась с крыши.

— Ульфр.

— Что она сказала?

— Я не разобрал, княже.

Олег склонился к дочери. Девочка снова застонала, повторив слоцо.

— Не обращай внимания, мой господин, — сказал целитель. — В бреду люди говорят подчас такое, что...

— Ульфр.

Олег взглядом пригвоздил целителя к месту.

— Что ты там бормочешь? Она же ясно сказала «волк», я сам слышал. Что это означает?

— Дух может войти в нее в разных образах. Вполне вероятно, что в нее вошел дух волка и...

Целитель замолк, прочитав во взгляде князя бурлящий убий­ственный гнев. Князь, как было известно целителю, прекрасно раз­бирался в людях, видел их насквозь. Но еще целитель знал, что для Олега он сейчас единственная надежда.

Олег медленно кивнул, и целитель понял, что князь борется с со­бой, пытаясь обуздать свой гнев.

— Пусть лежит здесь, в прохладе. Если начнется дождь, неси ее обратно. Кроме того, следи, чтобы она не упала.

— Да, княже. Да, мой господин.

Олег в последний раз взглянул на дочь. Она покрылась испари­ной, лицо пошло красными пятнами, волосы намокли от пота.

— И молись нашим богам, — велел Олег, — потому что завтра, сдается мне, ты отправишься в их владения, сопровождая княже­скую дочь.