Груз 209-А - Илья Слобожанский Страница 50

– Да так… – Настя взяла угощение. – Леденцы, мои любимые. Откуда они у вас?

– Меня Клаусом кличут. А конфеты… – Клаус взглянул на огонь. Ветер ударил по углям, те вспыхнули, разбрасывая тысячи огоньков. – Это меня взводный научил. Я бросал курить, вот Максим и присоветовал. Но что-то не помогает, по-прежнему курю.

– Максим? – Настя улыбнулась краешками губ. Она только-только подумала о рослом грубияне, припомнила и суровый взгляд, и обидные слова. – А он… он какой?

– А что вас интересует?

– Ну-у-у… не знаю. Наверное, все.

– Это не ко мне, вам бы Женьку Босонца расспросить. Они больше года вместе воют. Жека у него вроде ординарца. Я-то взводного не так давно знаю… месяца три, может, чуть больше. Нашу роту под Тапи здорово потрепали. Это на Ури, за поясом Роштона.

– А как вы здесь оказались? – Настя сунула в рот сразу два леденца. – Это же бог знает где.

– Ну да, неблизко. Полк расформировали, кто-то из наших командиров оказался шпионом. Вот нас, тех, кто уцелел под Тапи, и рассовали кого куда. Вот так я и попал во вторую пехотную, во взвод к старшему лейтенанту. – Клаус бросил в огонь веточку, та занялась, осветив смуглое скуластое лицо, широкий, розовый шрам над бровью. – Старлей хороший офицер, не такой, как наш бывший, капитан Друщец… редкая сволочь этот капитан. Солдат за людей не считал. Целый взвод положил. Глупо, бездарно.

– А вам… вам было страшно?

– Страшно? – Солдат потрогал шрам. – Жутко страшно, особенно когда снаряды рвутся. Везде воет, грохочет. Земля вздрагивает, дым, пыль, белого света не видно. А наш капитанишка в бункере сидит и оттуда по связи горланит: «…держать позиции, ни шагу назад…» А ты под открытым небом лежишь, голову руками прикрываешь, носом землю роешь, с неба бомбы, снаряды…

– А новый взводный? Что он?

– Макс – настоящий мужик. – Клаус поправил бинты. – Если не убьют, до генерала дослужится. Хотя… – Клаус как-то обреченно вздохнул. – Скорее всего, убьют. Не прячется он за толстыми стенами да за солдатскими спинами.

– Да что вы такое говорите? – фыркнула девушка. – Убьют… Никто его не убьет.

– Может, и не убьет, – Клаус откашлялся в кулак. – Но такие, как наш взводный, долго не живут, поверьте, я-то знаю. Четвертый год на войне.

– Какие – такие? – Настя глазела на солдата. – Вы о чем?

– Отчаянный он. Солдат жалеет, да и вообще…

– А как по-другому? Он за каждого из вас в ответе. Не станет солдат, кто будет воевать? Может, ваш Друщец вылезет из бункера?

– Отвоевался капитан. Шальная пуля, а может, снайпер достал… Как ни прятался, а получил сполна, по всему видать, есть бог на свете. Наказал душегуба. Прямо в лоб прилепила. Высунулся из окопа и схлопотал.

– Вы так говорите, будто рады?

– Рад, даже очень рад. – Клаус бросил в огонь окурок, потер раненую ногу. – Из моего взвода только пятеро и выжило. У кого руки, у кого ноги нет. И нас двое полуживых, я и Шульц. Побило нас с Шульцем, сильно побило. Восемь месяцев в госпитале отлеживались. Полковой гранс-лекарь сильно удивился, как это мы выжили, да еще с руками и ногами остались. Так и сказал: «… в рубашках родились». – Солдат тронул плечо, помассировал предплечье. – Ничего, еще повоюем. Мы с Шульцем поклялись за всех наших парней отомстить.

– Имена у вас необычные… Клаус, Шульц. А вы откуда?

– С Хольштейна. Слыхали про такую планету? Это на самой границе с англоязычными мирами. Колония Saxons.

– Нет, не слыхала. – Настя пожала плечами. – Да вы, наверное, и сами успели заметить, как тут у нас с информацией. Людей мало, места глухие. Я-то и в Заречье редко бываю, а про большие города вообще говорить не приходится, все по окраинам да околицам. А вы были в Заречье?

– Не успел. Как говорится, с корабля на бал. Сбросили прямо в Кункайс, будь он неладен.

– Да, в Кункайсе сейчас плохо. А вот до войны там за фермами сады были. Я еще в детстве с ребятами из нашего двора… ну, с теми, что постарше, стащим у рыбаков лодку и айда на северный берег сады обносить.

– Эх… – Клаус громко вздохнул. – Только и воспоминаний, что до войны.

– Нам еще повезло. – Настя протянула руки к огню. – Мы только-только узнали, что это такое. А вот на окраинах Империи война и не прекращалась. У меня дедушка там погиб, маме тогда шесть лет исполнилось, в день ее рождения и не стало дедушки. Он военным был, полковником.

– А у меня дед землю пахал, скот выращивал. – Клаус как-то грустно улыбнулся. – Вестфалом себя называл.

– А кто это?

– Не знаю. Может, прозвище такое, а может, еще что.

– Так… нужно было расспросить дедушку. Это же история вашей семьи, разве неинтересно?

– Не успел. Чингары напали, убили и деда, и бабку. Всю деревню дотла сожгли. Мне и десяти не было, мы на севере, в Саксонии-Анхальт жили, в Магдебурге, городок такой. Отец на фабрике работал, мама… – солдат замолчал.

– Выходит, всегда воевали? – Заморосил дождь, и Настя накинула капюшон.

– Угу… – Клаус грустно улыбнулся. – Всегда.

– Да-а-а… – Девушка смотрела на огонь. Угли переливались всеми цветами радуги, вспыхивали, тянулись огоньками к непрогоревшей древесине, шипели каплями смолы и дождя. – Должна же она когда-то закончиться? Эта война проклятая. Деды воевали, отцы, теперь мы. Неужели и нашим детям придется?

– Не знаю. – Клаус бросил в огонь поленце. – Шли бы вы спать? Который день на ногах. Да и погода не для посиделок под открытым небом.

– Понимаю, что нужно отдохнуть, но не могу. Неспокойно как-то.

– А вы через не могу. Прилягте в шалаше. Там тепло, сухо, глядишь, и уснете.

– Ладно. – Настя поднялась. – Попробую, может, и получится.

* * *

Тофик брел по болоту. Ночь, ветер и моросящий дождь, мерзкая, отвратительная погода. Поднятый с илистого дна контейнер поочередно несли солдаты, а тела двух погибших пилотов – аборигены. Тофик хорошо знал, потому как видел и неоднократно, трепетное отношение дикарей к погибшим воинам, именно к погибшим. Так как умершие от болезней или старости не заслуживали такого почета и уважения. Но охотник даже не догадывался, что пилоты с упавшего транспортника неизвестно по каким причинам заслужат такую честь. Аборигены бормотали известные только им молитвы, не скрывали слез, и называли пилотов Ати-Тава «Дети Мрака». Кайцы сплели волокуши из побегов травы вайя: плоских достигающих двухметровой высоты желтых прочных листьев. Скорее, не волокуши – лодки-коконы. В них и положили мертвецов.

– На острове остановимся, – заговорил молодой вождь хайга Ахмон. – Дальше нельзя. Нужно задобрить Атортов. Рапитон, страж Куктариса, гневается. Ты белый и Ати-Тава белые, тебе и идти. Нужна жертва.

– Нужна – значит будет. Вы ступайте, я догоню. – Тофик не стал спорить, отдал ружье, вынул тесак и побрел в обратном направлении. «Дикари, шайтан вас забери! Жертву им подавай», – мысленно ругался Тофик. Дождь и ветер усиливались, и надежда добыть кракана таяла, как и рваные клочья тумана. – Попрячутся краканы, где искать? – сетовал охотник, выбираясь из глубокой ямы. – Жертва-жертва, анахронизм, дикость. – Тофик снова провалился, но гораздо глубже, по самую шею. Поток отборной брани подхватил разгулявшийся ветер. Подхватил и понес над смрадным болотом. У самого лица охотника выбросилось что-то большое, белое, хлопнуло по воде широким хвостом. – Лобатый! – выплевывая чуть горьковатую воду, выкрикнул Тофик. Новый всплеск, брызги. Косяк крупных рыбин шел к островам. Белые, как чистый лист бумаги, обитатели речных ям плыли к нерестилищу. Болото – не их стихия, и рыбины, жадно хватая ртами воздух, шли поверху, рассекая острыми гребнями плавников мутную воду.