Днем с огнем - Карина Вран Страница 50

— Лидка, скорей поднимайся, пойдем! — зачастила женщина, стреляя в нас злыми взглядами. — Да скорее же, чего расселась, как тетеря?!

Девушка с недоумением начала подниматься из-за стола.

— Куда вы спешите, Алла Леонидовна, и почему Лида должна идти с вами? — хозяин дома встал вполоборота перед входом. — Миша, иди, погуляй во дворе, хорошо?

Мальчишка зыркнул на Лидию, упершуюся ладонями в стол, да так и замершую между сидячим и стоячим положениями.

— Мишуня, иди, — с усилием выговорила девушка, резко выпустила воздух из груди и опустилась на стул. — Что, говорите, стряслось, Алла Леонидовна?

Гостья вперила взгляд в меня. Я вернул ей спокойный, уверенный взгляд: мне не восемь лет, и меня из-за стола не просили выйти. Значит, имею право присутствовать при разговоре.

— Алевтина Павловна при смерти! А ты сидишь тут, кудахчешь! — всплеснула руками женщина, подскочила к Лидии, потянула ее за рукав. — Да идем же уже!

Алла, по батюшке Леонидовна, оказалась совсем близко ко мне. От ее блузы с широкими рукавами пахнуло сладостью. Медовой сладостью.

"А что за плакун-трава, которую ты почуял?" — вспомнил я свой запоздалый вопрос, адресованный Кошару. Я его задал после того, как ко мне забегал Кирилл, познакомиться и позвать на завтрак. Мы с шерстистым тогда еще ежика с рук и лап кормили обмельчавшей, но сладкой садовой малиной.

"Трава, что выпускает росою-слезою влагу с листа. Ее же дербенником называют. Цветет ярко и долго, пахуче — пчелок медовым духом зазывает", — ответил тогда мне овинник. Я счел экскурс в царство флоры достаточным и не стал продолжать расспросы. А сейчас запах меда напомнил…

— Что именно случилось? — переспросил Кирилл.

Женщина нахмурилась, раскрыла рот — мне показалось, что рявкнет сейчас. Не рявкнула. Смахнула челку со лба, зачем-то показала зубы — крупные, ровные.

— Скрутило ее в огороде. Удар, как мне кажется. Я на нас двоих яйца забирала со двора Вилмы, подошла, окликнула — тишина. В доме проверила — нет ее. Пошла в огород, там она и лежит лицом в грядку, вся скрученная. И помрет же, пока мы языками мелем! Ну, доволен? Лидка, живо подымайся!

"Дальняя кровь ее — ныне — по миру еле-еле шатается", — явственно вспомнились мне слова лесовика про наследницу проклявшей пущу ведьмы. И другие, про девку чужую, не пожелавшую брать на себя силу и дела той наследницы.

Мне представилась натянутая струна пламени, только не яркого, огненно-рыжего, а мутного, черно-бурого. Как струна эта, протянутая к лесу, срывается и мчит к другому своему концу. На огород, к совершенно незнакомой мне Алевтине Павловне. Как хлестко ударяет по немолодому уже телу…

Это было чистой воды озарение, я с механизмом проклятий дел прежде не имел. Позже Кошар, не вдаваясь в подробности (не надо, мол, оно мне), подтвердил: очень вероятно, прекратившее действие проклятие в пуще, и впрямь ударило обратным махом по той, с чей кровью было связано. Такое могло случиться.

— Лидия, ты медработник? — сонливость с меня слетела резко и безвозвратно.

— Не-эт, — медленно откликнулась девушка, производя впечатление оглушенной.

— Так почему вместо вызова скорой помощи тебя зовут? — я привстал, сдвинул стул так, чтобы не мешал, если что, быстро с него вскочить. — В деревне есть врач? Фельдшер? Аптечка?

— Нет врача! — взвилась черноволосая. — И фельдшера нет! Лидка нужна, а не какая-то аптечка!

— Для чего?! — спросили одновременно я и Кирилл.

— Кирюша-а, — жалобно протянула Лидия. — Мне на-адо идти…

И я плюнул на осторожность, на свои же здравые соображения о том, что не хочется по-глупому сгинуть, стать удобрением, пищей для червячков в свежем жальнике. В этом доме меня приняли, как друга. Разделили со мной хлеб… и суп. И картошку с салатом. И блинчики.

"Чужая девка" не пойдет подневольно к старой подыхающей ведьме — подыхающей моими усилиями, о чем нет во мне ни малейшего сожаления. Почему нет? Об этом времени и желания задумываться не было.

Я просто вызвал огонь над ладонью. В пламени, проявляющем суть, Алла Леонидовна смотрелась погано. Горбоносая, с длинным кривым ртом, морщинистая — похлеще лесного хозяина. Вместо статной фигуры — кособокое туловище, вместо густой шевелюры цвета воронова крыла — тусклые космы.

— Лидия. Никуда. С вами. Не пойдет, — процедил я в лицо старушенции, подчеркивая паузы; перевел взгляд на хозяина дома. — Кирилл, позаботься о девушке.

Лидия визуально не изменилась, только какое-то сизое марево над головой ее зашевелилось. "У бабки неплохо с убеждением", — со злостью подумал я, сопоставив марево, заторможенную реакцию Лиды и — особенно — "мне надо идти", хотя изначально она никуда не собиралась.

Я понял, что совсем не хочу, чтобы в ясных глазах цвета антоновки отражались такие же презрение и злость, как у "брюнетки".

— В селе наверняка есть кто-то, способный помочь, — продолжил я. — Там даже школа есть, значит, и медик отыщется. Лидия, как мне видится, тоже нехорошо себя чувствует. Ей бы прилечь. Кирилл?

По нему я скользнул взглядом — сквозь пламя. Вот он на вид изменился, но не сказать, чтобы очень уж сильно. Эти изменения — не помеха тому, чтобы обезопасить небезразличную ему девушку.

Парень меня понял. Подбежал к рыженькой, рывком поднял ее на руки и умчал вместе с драгоценной ношей в дальнюю часть дома.

— Нет! — крикнула старуха, выглядящая для всех, кроме моего огня, молодкой. — Ты-ы!..

Я остался один на один с местной — будем называть своими именами людей и нелюдей — ведьмой. Исступленное бешенство, что клокотало в обращенном на меня взгляде, можно было взвешивать — так оно было ощутимо. Выставленный вперед крючок указательного пальца трясся, будто бабку било током.

— Проклинать будете, Алла Леонидовна? Порчу наводить? — Я вытянул ноги, скрестил руки на груди. — Имейте ввиду, к Лидии я вас не пропущу. Слыхал я, у таких, как вы, с огнем давние и очень особенные отношения. Желаете убедиться?

Я нарывался и хамил, наплевав на последствия. Если ведьмы (которых тут, очевидно уже, больше одной) выяснят, что я, по сути, виновник удара как там ее… Алевтины, мстить станут почти наверняка. С чего я это взял? Так поглядел в глаза "брюнеточке", там все крупными буквами написано. Такие не прощают, такие живут и дышат ненавистью, лютой злобою и местью.

Страха не было совсем. Очищающее пламя пересилит порчу, а убить меня на месте — это еще постараться надо. Перед домовиком немного неудобно было: я укачусь на днях, а он тут останется. Как бы на нем не отыгрались.

— Ты-ы кто вообще такой?! — с налитыми кровью и тьмой глазами рявкнула старуха.

— Я? — все так же безмятежно откликнулся. — Гость. Который привык платить за гостеприимство.

"АБ теперь гребаный Гендальф?" — внезапно вспомнился мне перл Находько. "Ты не пройдешь! You shall not pass! ^[4]"