Волчья тропа - Даха Тараторина Страница 50

— Вот ещё. Сам заболеешь — потом меня заразишь. А у меня мама, знаешь, какая суровая, когда простуду лечит!

Серый мечтательно закрыл глаза:

— Ещё как знаю. В том году чихнул у вас, так она меня месяц малиной кормила. Прия-а-а-атно.

Я фыркнула. Ничего и не приятно. Возится с нами как с детьми малыми, дескать, без её заботы помрём тут все.

— Цени мать рОдную! — Серый поучительно поднял палец вверх. — Она у тебя умная, красивая и заботливая!

— Подлизываешься?

— А то!

— Так её рядом нет.

— Я, от греха подальше, всегда про неё только хорошее говорю, — Серый приподнялся на локтях, осмотрелся вокруг, задержав подозрительный взгляд на неприметном холмике, и, повысив голос, повторил ещё раз, — только хорошее! И говорю, и думаю!

Вот послали же рожаницы такого дурака в друзья!

— Ну пошли уже, — поторопила я его, подавляя зевоту, — а то все грибы без нас соберут.

— Кто? Тут, окромя нас, ненормальных не видно, — Серый хитро прищурился, отвернулся и снова с равнодушным видом уставился в небо, — и вообще, я оттягиваю неизбежность.

— Какую-такую неизбежность? — опешила я.

— А ты не боишься в лес идти?

— С чего вдруг? — я против воли вспомнила жуткую метель прошлой зимы, но с Серым и правда было не страшно.

— Ну как же, — противный мальчишка нарочно растягивал слова, — а вдруг там волки. Или оборотни.

Вот же вредный какой! Всё-таки напомнил, как я перепугалась, увидев обращающегося Тихона. Да любой бы перепугался! Кроме этого смельчака, конечно. Наверняка притворялся.

— Все уважающие себя оборотни, — с умным видом заявила я, — в такую рань дома сны досматривают.

— А вдруг один потащился в лес? — съехидничал друг.

— Ну тогда мы с ним познакомимся, поделимся грибами и вежливо попрощаемся.

— На тебя больше похоже «выпотрошим корзинку бедного оборотня, ещё и поколотим», — задумчиво заметил Серый, — нет, ты что, правда не боишься?

Я пожала плечами:

— Боюсь, конечно. Оборотень же. Ну как сожрёт? Но с тем же успехом мне соседка поленцем по голове даст. Или корова насмерть забодает. И такие случаи в Выселках бывали, а загрызенных волками покамест нет. А все мои знакомые оборотни — люди хорошие.

Серый резко сел и уставился на меня:

— Все твои знакомые?

— Ну это я так, для красного словца. Я о том, что Тихон человек, ну, то есть, волк… как правильно? В общем, он хороший. И от того, что он ночью в кого-то превращается, он хуже не становится. Мне, конечно, очень жалко тех троих, которых он… ну, ты понимаешь. Но они ведь его убить хотели. Так что, я думаю, от этого он злодеем не стал. Правда?

Серый смотрел на меня с восхищением. Будто истину великую открыла и ему задарма рассказала. Подался вперёд, но потом в лице переменился:

— Погоди. Ты, видно, не всё уразумела. Он ведь оборотень. Не человек — страшный зверь. И женат на Агриппине. Слабой и беззащитной.

— Это Рипка-то наша беззащитная? — хмыкнула я. — Ты, чай, забыл, как она того городничего приставучего уделала?

Серый глубоко вздохнул, недовольный моей беззаботностью.

— И всё равно. Она человек. А муж её — оборотень. Неужто не понимаешь? Как она живёт-то с ним? Вот ты бы так смогла?

Друг пытливо на меня уставился, а я всё никак не могла взять в толк, чего он такой озабоченный вдруг стал. Ну оборотень. Ну так и что? Не в порося же превращается. Да и то, ежели по совести, не страшно. Не так впечатляюще разве что. Я пожала плечами:

— Агриппина живёт. И выглядит счастливой. Значит, не так всё и плохо.

— Ну как ты так спокойно можешь?! Он ведь волк, соображаешь? Ты понятия не имеешь, о чём он думает! Хочет ли он ей горло перегрызть или…

— Или обнять и ватрушкой накормить? — подсказала я.

— Вот ведь дура наивная, — взвился Серый, — это же его суть! Он ведь, может, и хочет её поцеловать, а природа требует зубами вцепиться. Ему всё время себя держать в руках надо. А если однажды он не справится, сорвётся? Что тогда?

Я надула губы, обидевшись:

— Сам дурак. Я так считаю, если он её любит, то уж точно зла жене не сделает, будь он хоть волком хоть медведем. А если дурак, вон как тот же городничий, так и без когтей руку на женщину поднимет. Вот только, — я хихикнула, вспоминая боевую хозяйку трактира, — не всякая женщина терпеть станет.

— А если он случайно у всех на виду обратится?

— Будет, чем соседей стращать.

— По ночам в лес убегать станет?

— Главное, чтобы в лес, а не к другой бабе.

— Будет охотиться.

— И возвращаться с добычей — тоже дело полезное. Нынче шкуры дороги.

— А если цапнет во время перебранки?

— По носу получит.

Серый набрал в грудь ещё воздуха, нахмурил брови… но расплылся в улыбке и обнял меня.

— Фроська, ты чудо! Почему все не могут думать так же, как и ты?!

Мне бы ответить что умное, дескать, и я не лыком шита, но, как всегда бывает, в голову спросонья не шло ничего путного. Я только покрепче прижалась к другу, ёжась от поднявшегося ветра и уткнулась лбом в окрепшее, почти мужское, плечо. И кто придумал ходить по грибы ни свет ни заря? Я и не заметила, как начала дремать.

Ветер по-дружески потрепал макушки берёз, пробежался вокруг поля, потоптав увядшие травы, оберегая босые пятки, прокатился по стерне и спрятался в последнем несжатой ржаной полосе — Велесовой бородеii. Не так давно мы всей деревней ходили вязать последний сноп. Жив ещё этот обряд. Надолго ли? Маму признали самой ловкой и крепкой, чтобы сплесни косицуiii.

Бабка Бояна только зубами скрипела: зажинщицей которое лето была Любаваiv. Даже Заряну первой в поле не пускали — рука у неё, может, и лёгкая, а ловкости недостаёт. А тут ещё и матери нашей такая честь. Никак старуха смириться не могла, что ей за всю жизнь ни разу не довелось срезать ни первый сноп (никогда она красавицей да любимицей деревни не была), ни последний (Боги детей не дали). Вот и оставалось только плеваться в спины, да пенять, мол не так всё делаете, как деды учили. А коли и не так, ну и что с того? Зато никто в урочный день с соседом не ругался, у всех дело спорилось — дело-то путное! И косицу из колосьев сплели, и алой нитью перевязали, чтобы жито было красное, цветы да монеты привесили и даже старый лапоть дед Нафаня притащил. Мало подобных верований осталось в деревне, но Велесову бороду вязали каждый год. Быть может, потому не было случая, чтобы голодали?

— Смотри, — Серый указал на клоки тумана, успевшие слиться в белёсое озеро за нашими спинами. Мне, сонной, оно помстилось живым.