Несравненное право - Вера Камша Страница 50

2229 год от В.И.

Ночь с 24-го на 25-й день месяца Агнца.

Нижняя Арция

Пятьдесят четыре всадника ехали четвертую ору. Молча — какие уж тут разговоры. Обсуждать то, что оставалось сзади, они еще не могли. Слишком мало времени прошло, чтоб язык повернулся говорить об увиденном кошмаре. Мертвых не хоронили, во всяком случае, в том смысле, в каком это было принято в Благодатных землях, весьма строго относящихся к обрядам Церкви Единой и Единственной. Исключение сделали только для девушек, упокоившихся в неглубокой могиле, наспех вырытой в церковном садике среди кустов неизбежной сирени. Остальных убитых на улице — что-то около двадцати человек — снесли в иглеций, аккуратно положили в Чистом Зале и с облегчением закрыли дверь. Потом клирики из ближайшего монастыря прочитают обо всех необходимые молитвы.

«Надо будет вернуться и сжечь этот проклятый иглеций, — подумал Луи, — привезти смолы, соломы и сжечь. Со всем его ужасным содержимым. Против этого, наверное, и сам Архипастырь не стал бы возражать… Скорей всего на месте Лошадок никогда больше не будут жить люди. Приедут из ближайшего дюза [77]синяки с оброчными крестьянами, перепашут оскверненную землю, засеют волчцами… А потом останется только жутковатая легенда, и седоусые старцы в соседних селах будут с умным видом качать головами и предупреждать путников, что недоброе это место и лучше мимо по ночам не ездить…»

Луи опять потянулся к спасительной фляжке — пить перед боем последнее дело, но не пить он не мог. Да и не он один. Впрочем, в исходе схватки принц не сомневался, клокотало в нем и в его людях нечто, не оставлявшее таинственным убийцам не единого шанса. Только бы догнать — ведь те опередили их на добрых десять ор. Хорошо, что он взял с собой Гайду, — горная овчарка сразу же взяла след. От других псов толку не было — они были натасканы на птицу и перепуганы. Ненужную свору пришлось оставить в полувесе от бывших Лошадок на попечении обжегшего руки сигуранта. Бедняга Жани бросился на звучавший из подполья догорающего дома отчаянный детский крик и спас… совершенно очумелого от дыма и пламени кота, пулей взлетевшего на росшую под окнами сгорбленную вишню. Жани теперь не сможет даже поводья в руках удерживать несколько дней, но возиться с ним было некогда.

Все думали об одном — догнать, но опытные воины сумели втолковать молодежи, что предстоит преодолеть не одну весу, а потом еще и драться, а значит, нужно беречь силы. Через полуору Матей заставил остановиться и что-то съесть. Люди ворчали, но когда и принц не терпящим возражений тоном поддержал своего бывшего врага, неохотно принялись за оставшиеся припасы. Это оказалось весьма кстати, так как переход был не из легких.

Луи привстал на стременах и посмотрел вперед. Разумеется, ничего, кроме ночи, он не увидел. Он плохо знал эти места, это была самая настоящая глухомань, хотя отсюда было рукой подать и до больших дорог, и до Льюферы. Косогоры, перелески, леса, озера, весной и осенью служившие пристанищем пролетающим птицам, редкие деревни не бедные — кто сейчас в Арции живет бедно? Но и не богатые, во всяком случае, по арцийским меркам. Куда было здешним землям до плодородных черноземов Средней Арции или той же Фронтеры. Зато здесь прекрасно росли маленькие розовые яблоки, из которых делали лучшее в Благодатных землях яблочное вино. Потому-то здешние села и утопали в садах, которые сейчас как раз доцветали. Цветущие яблони… и у корней убитые люди, что может быть неуместнее и страшнее.

Принц в последний раз отхлебнул из горлышка и решительно завинтил крышку. Хватит, больше ни глотка. Хотя б пришлось гнаться за этими извергами до Последних гор. Но этого не потребовалась. Они нагнали их в очередной деревне, названия которой Луи так и не узнал.

Как всегда в этих краях, перед рассветом резко похолодало, с недалекой реки потянулся туман. Очевидно, у Луи разыгралось воображение, потому что длинные белесые космы показались ему живыми и чуть ли не разумными. И еще очень голодными. Молодой человек словно бы почувствовал вековую злобу и сосущую, неутолимую холодную пустоту… Обругав себя за преждевременно данную клятву, но так и не притронувшись к оставшейся царке, принц неожиданно для самого себя развернул коня и подъехал к Шарлю Матею, двигавшемуся по молчаливому уговору чуть впереди отряда рядом с неизбежным Винсеном.

Матей, казавшийся в утренней дымке очень старым и уставшим, повернулся к принцу.

— Мы их догоняем. Гайда пошла верхним чутьем.

— Я понял, — кивнул головой Матей, — что-то еще?

— Не нравится мне этот туман, — неожиданно выпалил Луи.

— Мне тоже, — согласился его собеседник, — но там вряд ли кто-то прячется, все наверняка в деревне.

— Я не об этом, — Луи досадливо поморщился. Вольно же было ему заговорить о своих страхах. И с кем? С человеком, который и снов-то наверняка никогда не видит.

— Я всегда боялся тумана, — внезапно признался его собеседник, — в тумане мы все — заблудившиеся дети.

Ответить принц не успел. Тишину разорвал страшный, воющий крик. Кричал, без сомнения, человек. Женщина. Но в крике этом не было ничего разумного. Только жуткий, смертный ужас. Луи спиной почувствовал, как напряглись его люди, но первым опомнился все же Матей, страшным голосом гаркнувший:

— Стоять!

— Стоять?! — невольно переспросил принц.

— Мы не можем очертя голову кидаться не зная куда. Нас слишком мало, а этих… — Матей запнулся, не найдя в своем солдатском лексиконе слов, достойных вчерашних извергов, — этих должно быть ну никак не меньше полутора сотен, то есть три на одного. Так что вперед. Но очень тихо. Вон до тех кустов. И уйми собаку.

Гайда действительно была вне себя. Ее горло разрывало низкое рычание, пушистая светлая шерсть на затылке стояла дыбом, хвост совсем исчез между ног. Только впитанная с молоком матери любовь к хозяину и привычка повиноваться заставили суку замолчать и медленно пойти рядом с хозяйским конем.