Странствия Сенора - Андрей Дашков Страница 5

Сенор почти уже не сомневался в том, что виденный им ребенок – он сам, и тогда умершая три дня назад женщина могла быть его матерью, по каким-то причинам вынужденной расстаться с ним, когда он пребывал в нежном возрасте. Но что это были за причины? И почему сам Сенор ничего не помнил об этом? От этих вопросов шла кругом голова...

Он стал думать о том, имел ли Хозяин Башни Зонтаг отношение к его рождению, но потом счел это слишком маловероятным и поспешно прогнал эти мысли прочь.

Вместо этого он вспомнил, как поздним вечером третьего дня у самых дверей своего дома услышал тихий стон. Держа руку на рукояти меча, Сенор двинулся вдоль стены и, завернув за угол, увидел женщину, лежавшую на животе в углублении почвы. Ее сознание было мутным, как горизонт в дождливый день, и к Сенору пришли лишь отражения угасания и боли.

Плотоядные побеги изгороди уже протянулись к ней и кое-где оплели незащищенные части рук и ног, вцепившись в кожу листьями-когтями.

Но не это являлось причиной ее тяжелого состояния. Женщина лежала в черной луже, и это почти наверняка была кровь.

Сенор слишком хорошо знал мир Кобара, чтобы сразу броситься к умирающей, – за свою недолгую жизнь он видел и куда более изощренные ловушки. Глаза его медленно ощупывали изгородь, крышу дома, улицу и саму жертву; ноздри трепетали, пытаясь уловить чужой запах, сознание перебирало все темные закоулки в поисках враждебных отражений.

Не заметив ничего подозрительного, он подошел к женщине и освободил ее от кровожадных побегов ограды. Затем перевернул умирающую на спину. В том, что ей оставалось жить несколько минут, не было никаких сомнений. Глубокая рана, которая могла быть нанесена мечом, зияла под ее разорванной одеждой, и она потеряла уже слишком много крови.

Женщина была немолода, и, видимо, не только близкая смерть наложила на ее лицо свой мрачный отпечаток. Несомненно, она не относилась к городской знати – Сенор определил это по ее покровам и отсутствию дорогих украшений. Правда, против этого свидетельствовали ее руки: огрубевшие и потемневшие, они, тем не менее, сохранили хорошую породистую форму, а пальцы, испачканные в крови, были ровными, длинными и тонкими.

Оставалось загадкой, как она оказалась здесь. Покинув ненадолго умирающую, Сенор осмотрел землю перед домом и теперь увидел дорожку из темных пятен, тянувшуюся к изгороди с улицы, отмечая путь, которым женщина пришла сюда.

Ее заставили это сделать или привели к ее дому, или же она сумела сделать это сама. Последнее казалось совершенно необъяснимым.

Впрочем, если это была ловушка его недругов, то они почти преуспели. Весьма вероятно, что если бы он не услышал предсмертного стона, то утром у его изгороди нашли бы мертвую женщину, а рядом вполне мог оказаться один из его кинжалов, украденных у него или потерянных в схватках.

У Сенора похолодело в груди. Убийство Придворным горожанки... Если это и не означало Зыбкую Тень, то в Нижний город он был бы сослан наверняка. Без всякой надежды когда-либо вновь вернуться назад.

Но и сейчас еще он не был в безопасности. Каковы бы не оказались причины ее появления здесь, женщина обречена, а Сенор должен срочно избавиться от трупа.

В доме он нашел большой квадратный кусок ткани. Незадолго до смерти умирающая пришла в себя на несколько мгновений. Один ее глаз, безумно метавшийся под полузакрытым веком, вдруг остановился на Сеноре. Второй, черный и блестящий, был неподвижен, и Сенор почувствовал в нем какую-то странность, но не придал тогда этому большого значения. Ему показалось, что на секунду искаженное страданием лицо выразило огромное облегчение. Пересохшие губы женщины тихо прошептали что-то. Сенор склонился почти к самому ее лицу.

– Меррадль, – произнесла она.

Что это было – имя? Во всяком случае, Сенор постарался его запомнить.

Рука женщины поднялась, словно она хотела сделать что-то со своим лицом, но бессильно упала на грудь. Было видно, насколько тяжело давалось ей каждое движение.

– Меррадль, – еще раз повторила умирающая. Губы ее раздвинулись, и Сенор не мог понять – улыбка ли это, странная при данных обстоятельствах, или гримаса непереносимой боли.

С этой гримасой на лице она и отошла у него на руках в Сумрачное Царство. Сенор мысленно произнес формулу Великого Перехода, помогая ей в этом.

Теперь было самое время подумать о собственной шкуре.

Он завернул труп в кусок ткани, взвалил на плечо и с бесконечными предосторожностями двинулся к городской окраине, благословляя царивший кругом мрак. Один раз он чуть было не наткнулся на ночную стражу, но вовремя притаился в каком-то темном углу.

Спустившись к сточным канавам Нижнего города, Сенор оставил труп на пустыре, надеясь, что до утра его не найдут собаки. Пропитавшуюся кровью ткань он сжег той же ночью в своей жаровне. Мир Кобара был жесток. Он не прощал оплошностей и не располагал к излишней жалости.

Но теперь все становилось совсем не таким простым. Здесь не оказалось ловушки, и смерть женщины помешала ему кое-что узнать. Сенору не хотелось думать о том, чего он лишился, а теперь у него осталось только два имени – недостижимый Хозяин Башни Зонтаг и некто Меррадль.

Сенор подумал, что, если пойдет до конца, ему придется узнать, кто убил эту женщину и зачем, а если это действительно была его мать, то еще и прикончить убийцу.

Тени исчезли. Глаз медленно и послушно поплыл к темной шестипалой руке с фиолетовыми ногтями. По-прежнему Сенор казался себе слепцом у самого края бездонной пропасти. Его бросили в самую середину темной битвы, и с ним были лишь смутные догадки, а Гугенуберу оставалось с высот своего могущества наблюдать за тем, как он барахтается в вязком болоте интриг, и особенно внимательно – за кругами, которые расходятся от него во все стороны. Сенор не интересовался тем временем, когда вновь предстанет пред Хозяином Башни, и ни о чем не спросил. Гугенубер молча показал ему на каменную дверь в стене.

Снова он на мгновение оказался в непроницаемой темноте; сверкнула полоска света, и потом вокруг были уже знакомые гобелены нижних этажей.

Ему показалось, что он провел в верхних пределах Башни достаточно много времени, но когда вышел за поблескивающую металлом дверь, то ошеломленно огляделся вокруг.

Город, как и несколько часов тому назад, был едва различим в предрассветных сумерках.