Донос мертвеца - Александр Прозоров Страница 5

Потому, как примерно через два часа пути он начал клониться вперед, и в конце концов тяжело шмякнулся с седла вниз.

Сервы перепугались сильно, остановили сани и, забыв про лошадей, кинулись к дворянину, подняли на руки, отнесли на мешки, укрыли большущим овчинным тулупом, который рыбак взял ради трескучих зимних холодов, но пока обходился.

— Никак, помер барон?

Оруженосец, на время забыв разницу в происхождении и положении своем, выхватил меч, поднес клинок к губам господина. Промороженная сталь подернулась легкой дымкой.

— Жив, — с облегчением кивнул воин и размашисто перекрестился. — Видать, кровь все еще сочится, вот и слабеет. Коли сегодня не спечется, к утру преставится. А перестанет истекать — за неделю на ноги станет. Рана сама не страшная. Просто широкая.

Мнения де Толли более никто не спрашивал, поскольку у него не оставалось сил даже стонать, и весь свой дальнейший путь барон проделал на простых мужицких санях.

Скоротечная схватка задержала армию от силы на полчаса. С раненых сняли доспехи, перевязали, убитых сложили на повозки, и воинская колонна двинулась в дальнейший путь. Хорошо промерзшая Пагуба, лед которой звонко откликался на удары шипастых подков тяжелых рыцарских коней, еще несколько миль шла прямо на север, а затем круто повернула и повела захватчиков на восток, в глубину русских земель.

Еще несколько часов пути по берегам реки стояли высокие деревья, но постепенно они стали мельчать, раздвигаться в стороны, уступая свое место коричневым колосистым камышам. Вскоре горизонт и вовсе очистился. Лишь отдельные темные рощицы тут и там поднимались над широкими заснеженными полями, да частые густые камышовые заросли указывали на то, что вокруг лежат не ушедшие на зимний отдых пашни, а бездонные, непроходимые большую часть года топи.

Молодой командующий быстро понял: армия рискует остаться на ночь наедине с холодом, и объявил привал задолго до заката — как только войско поравнялось с небольшим лесистым островком. Кнехты тут же принялись за дело, срезая охапки камыша, раскладывая его толстым слоем по льду, расставляя поверх островерхие белые шатры. Простым сервам, призванным к оружию по воле своего господина, подобных удобств не полагалось, но они имели полное право зарыться в хрусткие коричневые стебли хоть с головой и норовили приготовить себе постель помягче и погуще. На островке застучали топоры: большой армии требовалось много дров. Сухостоя на всех не хватало, но если костер разгорится, то на него можно бросать и сырой лес. Пламя подымит, потрещит, поругается на своем огненном языке — но сожрет все.

Соседи по деревне — Прослав, Бронислав и Харитон, воспользовавшись ситуацией, порубали себе в котел сразу двух жирных гусаков. Возмутившемуся было пожилому кнехту, отвечавшему за припасы, указали на необходимость отпаивать раненого барона горячим густым бульоном, и тот отмахнулся — делайте, что хотите. Оруженосец родовитого ливонца долго маялся, не зная, куда податься: оставаться в одной компании с рабами ему не позволяло благородное происхождение, но и бросить господина и уйти к остальным дворянам он не мог. Преданность победила, он остался — хотя и ходил поблизости, гордо вскинув подбородок и даже пытался отдавать какие-то распоряжения.

Паренек лет шестнадцати, скорее всего, являлся кем-то из дальних родственников, отданных, по древнему обычаю, барону на воспитание. Очень может быть, что для недавнего пажа это был первый поход. Из доспехов он имел только разукрашенную золотыми завитками выпуклую кирасу, новенький «рачий хвост» и прямой меч на широкой кожаной перевязи. Он никак не ожидал чуть не сразу остаться без господина и сейчас толком не знал, что делать: прочие рыцари и в мыслях не имели что-то советовать, а уж тем более — приказывать чужому вассалу. Потому и пытался юный дворянин с дрожью в звонком голосе заставить обозных людишек выполнять свою волю — чтобы убедиться в готовности рабов выполнять призы исходящие от него, а не от господина барона. Сервы де Толли, хотя и кивали, скидывали шапки и приговаривали:

— Слушаюсь, господин, — тем не менее преспокойно продолжали заниматься своим делом.

Однако постепенно все образовалось: пришедшие из общей колонны баронские кнехты привычно поставили шатер, поднесли камыш, дрова. Запылали костры, распространяя вокруг себя волны тепла. Один из воинов, почтительно поклонившись, поднес пажу большую деревянную миску с горячим варевом.

— Господина барона нужно перенести в шатер, — в последний раз попытался отдать хоть какое-то распоряжение юный дворянин.

— Его сапиместские сервы горячим бульоном отпаивают, господин, — мягко ушел от прямого отказа воин. — Он у них в меховые тулупы завернут, на мягком сене лежит…

— Ладно, не тревожьте больного, — отмахнулся оруженосец, понимая, что его опять не послушаются. — Пусть отдыхает.

Он уже предвкушал, как сейчас по телу растечется горячее тепло от еды и горящих вокруг палатки костров, а воздух внутри самого парусинового шатра станет по-летнему жарким. И тогда он сможет уйти внутрь и лечь спать с поистине королевскими удобствами.

«Распорядиться нужно, чтобы дежурных у костров оставили, — подумал он, но потом махнул рукой, — Сами догадаются».

Неподалеку весело ржали лошади. Распряженные, расседланные, облегченные от доспехов скакуны, отогнанные в сторону от лагеря — чтобы куч своих людям под ноги не рассыпали, сейчас жизнерадостно кувыркались в снегу, дрыгая в воздухе тонкими длинными ногами, наскакивали друг на друга грудью. Впрочем, некоторые уже успели набаловаться и теперь стояли парами, положив морды на круп друг другу.

* * *

Примерно так же вела себя и почти тысяча коней, резвящихся на льду Луги в шестидесяти верстах от ливонского лагеря. Шестидесяти: это по прямой. А если следовать хитрым изгибам двух превратившихся в зимние дороги рек — то получалось и все сто двадцать, если не больше.

Зализа довел свой отряд до Раголиц — накатанной за многие века дороге от приморских селений и портов к Новагороду, спустился еще на несколько верст, до облюбованного боярским сыном — Старостиным обширного наволока и скомандовал привал. Бояре расседлали коней, отпустив их на отдых под присмотром двух десятков воинов, а сами стали обустраивать лагерь: рубить лапник, подтаскивать бревна сухостоя, разводить огонь.

Иноземцы, быстро поднявшие над еловой подстилкой яркие купола, вызвали всеобщее веселье — уж больно забавно выглядели домики из китайского шелка высотой от силы по пояс взрослого человека.

— Эй, сарацины, — не выдержал один бояр, ополчение которого подошло в Замежье позже остальных. — Вы, говорят, и избы такой высоты ставите? А коней научили ползком в стойла забираться?

Молод, стар ли насмешник, угадать с виду было невозможно, потому, как оторачивающий шлем мех чернобурки закрывал лицо чуть не до глаз, снизу поблескивали изморозью окладистая бородка и густые усы, и на всеобщее обозрение выставлялись только озорные глаза, да раскрасневшийся, как чисто вымытая редисина, нос.

— Ты внутрь загляни, — миролюбиво предложил Костя Росин. — Там же тепло, как в избе, стоит пять минут подышать.