Карагач. Очаровательная блудница - Сергей Алексеев Страница 5

— Это я, — признался он. — А вы копия Жени Семеновой.

— Да, мне говорили, — заметила она грустно. — Я очень похожа на маму… Значит, вы ее хорошо помните. А я представляла вас намного старше…

Сходство было не только внешним: оказалось, Лиза даже в профессии пошла по стопам матери и работала фотокорреспондентом в модном цветном журнале.

Потом он уловил все-таки первое, видимое различие: у Лизы не было в глазах той манящей улыбчивости, призывного изгиба приоткрытых губ, легкого, увлекающего и какого-то шелкового шелеста в голосе — всего того, что с избытком присутствовало у Жени Семеновой. И еще, волнуясь, заикалась немного на некоторых первых буквах. Возможно, поэтому она показалась сдержанной и замкнутой — в общем, дитя уже другого, неромантичного времени, хотя привезла с собой фотокамеру, чтоб заодно поснимать московские февральские пейзажи.

— Мне стала сниться мама, — призналась Елизавета, когда сели на кухне пить чай. — Нынче только, с января…

Рассохин вспомнил, что и ему Женя первый раз приснилась вскоре после Нового года.

— И теперь вижу ее почти каждую ночь, — продолжала она. — Сон один и тот же: мы сидим на даче и смотрим, как ласточки вьют гнездо на веранде. Сначала я обрадовалась: никогда ее во сне не видела, помнила по старым фотографиям… А потом это стало мучительно. Несколько раз ходила к психологу, была у экстрасенса, в церкви… В общем, все говорят одно и то же: мамы нет в живых, если за тридцать лет не объявилась.

Если бы она сделала паузу, Рассохин бы заполнил ее откровенным признанием и подтвердил, что и в самом деле Жени нет в живых, однако Лизе хотелось высказаться, поэтому она всего лишь подняла взгляд и продолжала:

— И еще говорят, надо успокоиться, принимать на ночь снотворное, больше бывать на воздухе, свечи ставить за упокой… А я не верю, что мамы нет. Чувствую — жива, и потому решила ее поискать. Мне кажется, она меня зовет, хочет, чтоб нашла… И теперь устанавливаю всех, кто знал маму, кто ее видел накануне… Разыскала бывшего начальника Карагачской партии, Гузь фамилия. Помните?

— Очень хорошо помню, — отозвался Рассохин и поймал себя на мысли, что все еще рассматривает гостью и ищет отличия.

— Он уже старенький, больной, с палочкой ходит. Но всех помнит, и маму, хотя видел, говорит, всего дважды. Мама была яркая, запоминающаяся, правда?

— Правда, — согласился он. — Она походила на греческую Афродиту. Известная скульптура…

— И еще, — после долгой и печальной паузы проговорила Лиза. — Скажите мне честно, без всяких предрассудков… Гузь мне сказал, моя мама была гулящая. Он сказал — блудница. То есть, насколько я понимаю, не очень-то тяжелого поведения…

— Сволочь он, этот Гусь! — отрубил Рассохин. — Ни стыда и не совести…

— Я ему почему-то верю. И слово старинное, не обидное — блудница.

— Болтовня, стариковский треп!

Сказал уверенно, а у самого перед глазами возникла картинка: сосновая грива среди болот, реликтовые деревья, и они с Женей друг против друга. У Рассохина в руках трехлинейная винтовка с примкнутым трехгранным штыком…

— Простите, Стас, — повинилась Елизавета, не поднимая глаз. — Мне и папа это же говорил. Только он называл ее грубо. Они поэтому разошлись… Да я и сама помню отдельные эпизоды…

— Мне трудно судить, — сдался Рассохин. — Мы и знакомы-то были три дня. Или чуть больше.

— Кажется, вы ее защищаете?

— Ваша мама не была блудницей, — как-то неловко стал оправдывать ее Рассохин. — Она Репе в глаз дала, тот с фингалом ходил… Никому не верьте!

И опять ощутил мгновенный позыв рассказать Лизе, как он, будучи больным, теряющим рассудок и охваченным приступом ревности, застрелил Женю Семенову. Однако это мимолетное движение души опять наткнулось на разум — не поймет, или хуже, испугается, примет его за помешанного…

— Мне показалось, Гузь судит о людях достаточно объективно, — не согласилась Лиза. — Он и вас вспоминал добрым словом, про Рассошинское месторождение говорил. Будто названо по вашему прозвищу — Рассоха. — Она впервые улыбнулась. — Много чего рассказал. А я люблю слушать всяческие истории из прошлого, даже на исторический хотела поступать… Гузь не знал ни адреса вашего, ни телефона. Слышал только, вы стали доктором наук, лет пять назад. Вот я вас по Интернету и вычислила. Гузь и сказал, вы были последним…

Елизавета замолчала, должно быть, подавляя спрятанные внутрь слезы.

— Только я этого не знал, — пришел ей на выручку Рассохин, — что вижу в последний раз. Этот Гузь послал мыть золото…

— А какой вы запомнили маму? — Она встрепенулась. — Может, какие-нибудь ее слова? Она что-нибудь рассказывала о себе?

— Рассказывала о вашем отце… Еще как опостылел ей Питер. И так, по мелочам… Да, и про ежиков! Как вы отняли ветку у ежихи.

Лиза молча достала из сумочки пластиковый пенальчик и вынула оттуда засохший ивовый побег величиной с карандаш.

— Ношу как талисман…

— Помогает открывать замки?

— Истины. — Она спрятала ветку.

— А у меня сохранилась одна ее вещица! — вспомнил Рассохин.

— Правда? — оживилась она. — Какая?

Стас открыл нижний шкафчик стеллажа с коллекцией минералов и вынул расческу.

— Вот… Даже с остатками ее волос.

Лиза бережно рассмотрела незамысловатый гребень, потрогала волоски, оставшиеся между зубьев, приложила к щеке.

— Можно, я возьму себе?

— Конечно!

Лиза завернула расческу в носовой платок и убрала в сумочку.

— Все хочу спросить, вы так выглядите… Приняла за сына! — Она рассмеялась. — Я-то представляла вас таким седовласым, зрелым… Знаете секрет молодости? Или образ жизни, диета?

Тема его внешности всегда смущала и даже злила Рассохина — возможно потому, что была как-то связана с его прошлым, трагическими обстоятельствами, однако была излюбленной для всех друзей и знакомых, особенно женщин.

— Ничего я не знаю, — проворчал Рассохин. — Выпиваю, курю, трусцой не бегаю…

Она услышала нежелание обсуждать это и вернулась к воспоминаниям о матери:

— Вы были взрослым и, наверное, запомнили ее образ иным, чем, например, я в пятилетнем возрасте. Какая она была? Мне все интересно.

— Она по утрам сильно чихала! — вспомнил Стас. — С таким вскриком!..

— Это я помню. Отчего?

— Кажется, говорила, от резкого перепада температур. Кстати, она была моржихой и купалась в проруби на Стрелке.

— И это помню, несколько раз брала с собой, закаляла… А мама говорила обо мне? Ну, вспоминала меня?

— Вспоминала, как вы вместе наблюдали за птицами. У вас на даче ласточки вили гнезда… И обещала рассказать историю про зимующую ласточку.