Король-Беда и Красная Ведьма - Наталия Ипатова Страница 5

Длинные челюсти Гайберна Брогау, графа Хендрикье, хозяина Северо-Западной Марки, напоминали волчьи, а волосы он коротко стриг надо лбом, обнажая угловатые костистые черты лица, выразительного, властного и слегка голодного.

Хотя с чего бы ему быть голодным, размышлял Рэндалл Баккара, в качестве нового короля возглавляя Стол Коронного Совета. Брогау, могучий лорд Морского Пограничья, собиравший дань со всей иноземной торговли, был первым среди равных. Крепостью своей его столица Эстензе бросала вызов исконной столице Баккара Констанце. В отличие от прочих вассалов Короны Брогау никогда не грызся за место под солнцем. Он выпрыгивал выше всех, ловя и заглатывая подачку на лету. Среди тех, кто принялся бы со смертью Ужасного Короля раскачивать престол, пробуя его на прочность, этот, несомненно, мог стать самым опасным.

Он привык производить впечатление и умело им руководил, оборачивая все к укреплению своего могущества. Лучшая дружина в стране была у Брогау, и связываться с ним рискнул бы только самоубийца. К тому же он был женат на старшей дочери герцога Камбри, с которой взял огромное приданое в звонкой монете и от которой имел пятерых детей. Старший из мальчиков унаследует Камбри, сказочный плодородный край на юго-востоке, где сеньору не приходится рассчитывать каждый шаг, чтобы вести привольную безбедную жизнь, и тогда вся страна окажется в кольце владений Хендрикье.

Достоинства его были таковы, что ему стоило родиться цезарем. К недостаткам же можно было отнести то, что он об этом знал.

Основным вызываемым им чувством была бессильная ненависть.

Теперь другие. Кардинал Кассель, несомненно воспрянувший духом после смерти Рутгера. Заклятый король поставил себя слишком высоко, чтобы церковь могла ему указывать. Он ее терпел, не более, оставив за ее служителями лишь обязанности летописцев и хранителей грамоты, а также пользуясь услугами амвонов, когда испытывал нужду донести до темных масс государственные интересы. И то только потому, что паже ему приходилось считаться с угрозой интердикта и ввода папских войск. Кардинал, грузный мужчина ростом повыше Брогау, а весом превышавший его раза в два, даже если бы взять вес в броне, происходил из знатного рода, и роль руководителя одной из государственных служб его не устраивала, скажем прямо, никак. Он не хотел быть рупором короля. Его бы более устроило быть таинственной тенью за государевой спиной, тенью, способной накрыть королевство. Тенью, подразумеваемой по умолчанию. Среди всех сидящих по длинным сторонам Стола Совета он выглядел самым лоснящимся и ухоженным, под свободной алой рясой угадывался панцирь, и это было наглостью. Даже Брогау сидел здесь без меча, как это было положено в присутствии короля, в простом на вид темно-синем колете, соблюдая положенный ему по сословию цвет, по крайней мере до тех пор, пока не выйдет послабление Уложению Рутгера, регламентирующему разницу в общественном положении. Если и проложены там какие-то стальные пластинки, то сделано это ненавязчиво, с большим оружейным и портновским искусством.

Вообще, все сидящие за столом делились на две категории: те, кого Рутгер посадил сюда взамен их обезглавленных предшественников и находившиеся здесь, соответственно, недавно, и те, кто выполнял функцию скорее номинальную, будучи потомками тех, кого посадили в Совет еще далекие предки Баккара. Поскольку последние вели себя лояльно, а попросту — боялись Рутгера до потери пульса, он обходил их вниманием, если они голосовали так, как ему это было угодно, и сидели они на дальнем конце стола, обеспечивая ему необходимое большинство. Эти играли по маленькой и, соответственно, не могли рассчитывать на крупный выигрыш.