Товарищ Гитлер. Повесить Черчилля! - Герман Романов Страница 5

И как прикажите выявить триумфаторов, определить им место на пьедестале?! Да они после такой виктории друг другу кровь начнут портить с удвоенным рвением.

— Хотя…

Андрей отложил полотенце, и тут же зашел камердинер, принявшийся молча одевать своего шефа, лишь изредка поглядывая на его отрешенное лицо. А фюрер думал, осененный блестящей мыслью:

«А ведь дело может и выгореть! Диктата вермахта просто не будет. Генералы просто не дадут кому-нибудь из них взять власть, вылезти в Наполеоны. Всем скопом накинутся, придавят, порвут, как тузик грелку, и опять между собою грызню затеют. А потому нацистов их руками можно и раздавить, повод как нельзя удачный!»

Андрей представил, как он выступает с речью в рейхстаге: «Пока идет война, нет места партийности и политическому кривлянию. Мы, немцы, сейчас должны стать единой партией!»

— Хм…

Если таким образом нацистскую партию отодвинуть от власти, оставить в ее руках только идеологию, причем сильно изменив ее и направив подальше от расистских бредней в совсем иное русло, то судьба Германии станет совсем иной, тут даже к бабке ходить не нужно.

Управление государством возьмут на себя профессиональные чиновники, а не партийные кликуши, от которых одна только смута. «Старые камераден» со времен «пивного путча» 1923 года до сих пор шипят, что, дескать, Адольф от углубления революции отказался, предал ее. Им самим очень хочется государством порулить, довести ее до логического конца. До ручки, короче!

С другой стороны, монархисты суетятся, благо старый кайзер Вилли в Голландии живет да еще в уме пребывает, хотя и в преклонных летах. Сынок у него тоже энергичный, несмотря на то что шесть десятков лет прожил. И потомки саксонских, баварских и прочих королей и целого сонма остальных германских властителей и аристократов очень нездорово оживились, про «добрую и старую Германию» разговоры ведут. Типа — не вернуть ли нам, любимый фюрер, царя-батюшку. А сами на него так смотрят, будто английскими лордами стали, узревшими папуаса на королевском приеме в Букингемском дворце.

Андрей устало вздохнул и уныло бросил взгляд на зеркало — облик бесноватого «друга» с узкими усиками и косой челкой приелся ему до изжоги. И не изменишь изображение, набившее оскомину, оно вошло уже в историю, мать его! Да и ее тоже!

— Надо что-то делать. Выбирать, но как?!

Гастингс

Рокот мотора не усыплял, как раньше, а еще больше будоражил. Макс Шмеллинг искоса глянул на своего соседа — тот, прикрыв глаза, делал вид, что задремал. Именно, что делал — какой тут сон за полчаса неспешного полета на старом Ю-52, тут на нервах изойдешься.

Макс не жалел, что в июне попросил лично у фюрера вернуть его обратно в часть. Именно тогда, нокаутировав полковника абвера, что уже выхватил пистолет из кармана, и заслонив собственной грудью Гитлера от пули, понял, что сам должен послужить Германии честно, на фронте, а не при Ставке, на спокойной должности телохранителя рейхсканцлера. И заполучить Железный крест, заветную для любого солдата награду, которую давали исключительно в военное время.

И он заслужит ее!

Десантирование его пугало, но Макс всячески старался спрятать страх. Да и как Шмеллинг мог показать его, ведь чемпион мира по боксу, пусть с приставкой «экс», кумир миллионов немцев, особенно ребятишек из «гитлерюгенда».

Впрочем, одно утешало — рядом с ним в самолетном чреве сидела на лавках добрая дюжина парашютистов, трое из которых, щедро награжденные за высадку в Голландии ветераны, тоже пребывали в нервозном состоянии, но искусно скрывали от соседей свои опасения. А лейтенант так вообще застыл с каменным лицом, будто внизу англичане не стрелять в них будут, а цветами осыпать.

— У-у!

Сигнал заскрежетал на нервах, словно рашпилем, в салоне матовым светом зажглась лампочка — ее красный цвет тут же напомнил боксеру кровь, что часто он видел на расквашенных лицах соперников и на своем собственном. Но то на ринге!

Страх тут же покинул его, сменив место непонятному хладнокровию, а длительные и ожесточенные тренировки вывели тело из оцепенения, и оно помимо воли принялось совершать вбитые на занятиях действия.

Макс встал, оправил лямки парашюта, укрепил на тросе вытяжной фал. Лейтенант уже высился у двери, которую начал открывать механик.

Офицер — выпускающий, ему прыгать последним. Нет, крайним — тут же поправил себя в мыслях Шмеллинг, ибо в авиации не любят такого слова. А его, как самого тяжелого, поставили первым, иначе грузный десантник может влететь в купол более легкого по весу парашютиста.

В кабину ворвался ветер, ударив в лицо. Макс ухватился за поручни, приготовившись прыгать вниз головой. Ибо таков немецкий парашют, иначе не прыгнешь, сломает хребет при раскрытии, рывок очень сильный — за три учебных прыжка Шмеллинг это хорошо усвоил и сейчас действовал на рефлексах, мыслей в голове не имелось.

Офицер шлепнул ладонью по плечу — с момента сигнала замигавшей лампочки до этого напутственного хлопка прошла одна минута, не больше, насколько все было отработано.

— А-а!

С диким ревом, перебарывая внезапно появившийся страх, Шмеллинг вытолкнул свое крепкое тело из самолета, сиганув вниз головой, и тут же заметил, как на довольно близкой земле, едва три сотни метров, вспыхнули три манящих огонька.

И с нескрываемым облегчением, летя по воздуху, раскинув руки, будто пловец с вышки, прыгнувший в бассейн, подумал, что лихие планеристы с группы наведения сделали свое дело. Теперь высадка будет удачна, хотя высота могла быть и меньше — дурная конструкция парашютов имела один весомый плюс: купол мог раскрыться и наполниться воздухом очень быстро, а потому можно спокойно прыгать и со ста метров.

— Уй!

Страшный рывок перевернул тело Шмеллинга и буквально выдавил из головы все мысли…