Особо дикая магия - Эллисон Сафт Страница 5

Прежде чем новый дом успевает вселить в него подавленность, Уэс помогает Хону выгрузить вещи из багажника. Все его пожитки уместились в три обшарпанных чемодана и наплечную сумку с потертым ремнем.

– Помочь занести в дом? – спрашивает Хон.

– Нет-нет, не беспокойтесь. Я справлюсь сам.

Хон отвечает ему скептическим взглядом, выуживает из нагрудного кармана визитку и вручает ему. Имя и телефонный номер Хона, напечатанные на карточке, выцвели, словно она пролежала в кармане пиджака несколько лет.

– Если тебе опять понадобится машина…

– Я знаю, кому звонить. Благодарю, сэр.

Хон хлопает его по плечу, слегка пожимает. Так по-отцовски. Уэс судорожно сглатывает от внезапного укола горя.

– Ну, ладно тогда. Удачи.

Пригнув голову, Хон садится обратно в машину и задним ходом выезжает с дорожки. Тьма соскальзывает в пустоту, оставшуюся после света фар, и пока она окутывает Уэса, ему кажется, будто за ним наблюдают. Он с беспокойством поднимает глаза к окну второго этажа, где в свете камина, кажется, мелькает призрачный силуэт.

«Возьми себя в руки, Уинтерс».

Он поднимается по стонущим ступеням веранды и останавливается лицом к лицу с красной входной дверью. Еще никогда в жизни он не нервничал так, как сейчас, – впрочем, на этот раз он впервые может так много потерять в случае неудачи. На всякий случай он приглаживает волосы и улыбается собственному отражению в оконном стекле до тех пор, пока не сгоняет с лица выражение отчаяния, от которого бросает в пот. Все в порядке. Он тысячу раз репетировал свою речь. Он готов. Выпятив грудь, он стучит в дверь и ждет.

И ждет.

И ждет.

Порывы ветра проносятся по веранде, пробираются под его вытертое пальто, не встречая сопротивления. Здесь чертовски холодно, и чем дольше он стоит у двери и дрожит, тем больше убеждается, что у самой опушки леса кто-то притаился. Шорох сухих листьев во дворе слишком уж похож на шепот, по его мнению. Он слышит, как в этом шепоте вновь и вновь повторяется его имя.

«Уэстон, Уэстон, Уэстон».

– Пожалуйста, открой, – бормочет он. – Ну пожалуйста.

Но никто не выходит. Может, Ивлин нет дома. Да нет, не может быть. Наверху же горит свет. Может, она его не слышит. Да, наверняка. Она его не слышит.

Он стучит еще раз, и еще, и секунды тянутся вечно. А если она вообще не откроет? Если она переехала? Или умерла и теперь гниет рядом с тускло горящей лампой? Он был исполнен такой целеустремленной решимости, что ему и в голову не приходила мысль о неудаче. А затея с самого начала была рискованной – теперь-то он понял, что из-за нее он мог очутиться брошенным на произвол судьбы. Эта мысль настолько тревожна и унизительна, что он настойчиво колотит в дверь. И на этот раз слышит шаги на лестнице.

«Наконец-то».

Дверь открывается, он невольно ахает. На пороге стоит девушка. В тусклом свете на веранде она похожа на героиню поэм, которые он читал в школе, прежде чем бросил ее, или на aos sí – сидов из материнских рассказов. Его глаза приспосабливаются к свету, лицо незнакомки мало-помалу обозначается яснее. Ее волосы распущенные и золотистые. Ее кожа белая, как сливки. Уэс собирается с силами, готовясь к неизбежным мукам любви.

Но на этот раз их удается избежать. При ближайшем рассмотрении девушка оказывается не настолько прекрасной и гораздо более простой и строгой, чем он ожидал. Не говоря уже о том, что она, если верить журналам его сестер, вопиюще старомодна со своими длинными волосами и длинным подолом. Поджав тонкие, с опущенными вниз уголками губы, она смотрит на него из-под тяжелых век, как на самую гадкую, невзрачную тварь, какая когда-либо заползала на ее крыльцо.

– Чем могу помочь? – Голос у нее такой же невыразительный и ледяной, как и взгляд.

– Вы… это вы Ивлин Уэлти?

– Нет, – это слово камнем падает между ними.

Само собой, никакая она не Ивлин Уэлти. Она же с виду не старше его. Он поспешно продолжает:

– Она дома? Меня зовут Уэстон Уинтерс, и…

– Я знаю, зачем вы здесь, мистер Уинтерс. – Судя по ее тону, она, должно быть, приняла его за торговца чудодейственными снадобьями. – Моя мать уехала на исследования. Сожалею, что вы зря потратили время.

Эти слова звучат так категорично, так сурово, что он едва успевает оправиться к тому времени, когда она начинает закрывать дверь.

– Подождите!

Она оставляет в двери щель шириной не больше дюйма, и даже сквозь нее Уэс видит, как нарастает напряжение в ее плечах. Панику он еще не преодолел, но уже видит, как извлечь из положения выгоду. Такой заминки, как отсутствие Ивлин, он не предвидел, но с этим можно разобраться, как только он водворится здесь. Успех его самой распоследней попытки ученичества находится в руках дочери Ивлин, и, судя по ее виду, ей совершенно безразлично, чего он хочет или что с ним будет. Никаких зацепок она ему не дает – ни улыбки, ни тепла. Только безучастно таращит на него глаза цвета виски. Под этим взглядом у него из головы улетучиваются все связные мысли.

– Итак… – Он готов схватиться за что угодно, лишь бы не дать ей оборвать разговор. – И зачем же, по-вашему, я здесь?

– Вы здесь, чтобы просить взять вас в ученики.

– Ну-у… Вообще-то да. Я писал ей несколько недель назад, но она не ответила.

– В таком случае вам следует научиться читать между строк.

– Если вы только позволите мне объяснить…

– Мне уже все понятно. Вы настолько высокого мнения о себе, что даже собственную неорганизованность не считаете препятствием на пути к тому, чего хотите.

– А вот и нет!.. – Уэс набирает побольше воздуха. Потеря самообладания не сулит ему ничего хорошего. – По-моему, у вас сложилось обо мне совершенно превратное впечатление. Позвольте начать заново.

Она молчит, но и не уходит, и он решает принять это за поощрение.

– Я хочу стать сенатором, – он делает паузу, пытаясь оценить ее реакцию. Однако она по-прежнему удручающе бесстрастна. – Больше всего шансов у меня добиться этого с помощью ученичества. Моя семья бедна, мне пришлось бросить школу, так что в университет мне никак не попасть, разве что с рекомендательным письмом.

Политиками могут становиться только алхимики. Это закон, пусть и неписаный. Несмотря на то что Новый Альбион отстоял свою независимость как демократическое государство почти сто пятьдесят лет назад, аристократия все еще жива, только под маской. Уэс не может припомнить ни единого избранного за последние десять лет политика, который не был бы выпускником университета, не имел бы сплошь приверженцев катаризма в родословной и связей в кругах других богатых и высокообразованных людей. Ему, как уроженцу Банвы, достойная родословная не светит, даже если он сменит веру, но выкарабкаться и стать приемлемым для избирателей он может другим способом.