Корни гор. Железная голова - Елизавета Дворецкая Страница 5

– Они не так глупы, чтобы ковать нам мечи на самих себя! – почти злобно ответил Хродмар. Он разрывался между стыдом за полупроваленный поход и убеждением, что сделать больше было невозможно. – Я не думаю, чтобы мы сейчас могли их заставить!

С каждым словом этой беседы тайное возбуждение Асвальда все возрастало и возрастало: его вечный соперник уверенно ехал к канаве [7]. И тут Асвальд не выдержал.

– Кто стал бы с тобой спорить – среди нас нет никого, кто знал бы этот троллиный полуостров лучше тебя! – крикнул он. – Видно, столкнувшись раз с великаном, ты больше не хочешь с ним встречаться. Это вполне понятно и благоразумно!

Хродмар ярл повернулся к нему, в голубых глазах сверкнула острая искра бешенства. Асвальд был счастлив: да, он имел в виду именно то, что доблестный Хродмар ярл побоялся лезть в Медный Лес.

– А если кто-то сам чего-то не может, то ему вполне естественно вообразить это дело и вовсе неисполнимым! – продолжал Асвальд.

– А иные, я вижу, завидуют моей мудрости! – воскликнул Хродмар. От ревнивого и злого на язык Асвальда Сутулого он ничего другого и не ждал. – К счастью, опыт не ум: его можно приобрести со временем! Если кто-то считает квиттингскую нечисть небылицей, то он может съездить туда сам!

– Хватит вам браниться на радость квиттинским ведьмам! – вмешался миролюбивый Хравн хёльд. – Я согласен с Хродмаром ярлом. Сил человеческих не хватит на то, чтобы сражаться с тамошней нечистью. Мой сын Эрнольв достаточно рассказывал нам о ней.

– Больше испытаешь – больше и узнаешь! – пословицей дополнил Торбранд конунг. – Все это верно. Но верно и другое: этого железа нам мало, и всего прочего мало, чтобы железо купить. Я жду от вас совета, что нам следует сделать. Мы ведь рассчитывали на квиттингскую добычу.

– Если кто-то думает, что я не сделал всего возможного, он может отправиться на Квиттинг сам и исправить мои ошибки! – Хродмар все не мог успокоиться и сверлил Асвальда гневным взглядом.

– Я считаю, что ты сделал все возможное! – заверил его Торбранд конунг. – Но…

Гридница ждала продолжения, но он молчал. Он снова вспомнил свой ночной кошмар. Содержание сна невозвратно растаяло, едва лишь Торбранд открыл глаза, но осталось ощущение: на Квиттинге его ждет что-то важное. Что-то необходимое, что требует его возвращения туда, к земле его мести, его битв и его трудных побед. Что может он сам сделать там, где ничего не сделал признанный любимец удачи Хродмар? Может быть, удача конунга окажется больше?

Да есть ли она вообще, его хваленая удача? Смерть жены и двух сыновей – не слишком большое везенье. Первый неудачный поход, потеря шестнадцати кораблей – тоже. А сколько погибших! А осенние пиры в Аскегорде, самые бедные среди усадеб конунгов во всем Морском Пути!

– Но думается мне, что ради этой дани нам еще придется потрудиться, – наконец закончил конунг, зная, что все, не исключая и священный ясень, ждут его ответа.

Гридница вздохнула. Это не решение. Но многие и обрадовались неопределенности ответа: собираться в новый поход на зиму глядя мало кому хотелось.

Торбранд прислушивался к шелесту кроны ясеня над крышей дома. В отверстие кровли слетел красный лист и упал прямо на стол. Это дерево несет каждое сказанное здесь слово прямо к богам. И поэтому он должен очень хорошо подумать перед тем, как что-то сказать.

– Вот что значит любимец конунга! – с не прошедшим за ночь раздражением рассуждал Асвальд утром, когда они вдвоем с Эренгердой шли от усадьбы Бергвегг – Висячая Скала – к вершине фьорда. – Любимец конунга будет прав всегда, даже когда он кругом не прав! Все, что он сделает, отлично! Все, что он скажет, умно! Да вздумай он ходить на руках – конунг скажет, что лучше и не придумаешь! Если любимец конунга струсит, это назовут осторожностью и благоразумием! Если…

– Но ведь ты сам вчера так и сказал! – перебила его Эренгерда.

– Он понял, что я имел в виду! Если я скажу, что надо идти в Медный Лес и выколотить из тамошних троллей нашу дань, это назовут безрассудством! А если то же самое предложит Хродмар, это назовут доблестью и сложат пару хвалебных песен еще до того, как он спустит на воду корабль!

– Но когда-нибудь он ведь свернет себе шею!

– Он женился на квиттинке! – не слушая, восклицал Асвальд, хотя Эренгерда прекрасно это знала. – Уж если после такого можно сохранить дружбу конунга, то я не знаю, что нужно сделать, чтобы ее потерять! Наверное, ему надо было жениться на той ведьме, которая все это устроила. Конунг и тогда бы его простил!

– Завидуешь? – Эренгерда насмешливо покосилась на брата.

– Завидую! – прямо ответил Асвальд. – А почему бы мне не завидовать? Я ничем не хуже него! И род наш не хуже! Мне было бы стыдно не желать тех же почестей!

– Тех же тебе не видать, – заверила его Эренгерда. – Конунг просто любит его. А любят не за что-нибудь, а несмотря на все. Сплошь и рядом – самых неподходящих людей. Сам ведь знаешь!

Эренгерда метнула на брата насмешливо-многозначительный взгляд, но на этот раз он предпочел ее не понять. Глядя перед собой, он беспокойно подергивал узкими плечами, как будто продолжал с кем-то спорить. Асвальд был худощав и довольно высок ростом, но сутулился, как будто постоянно готовился пройти в низкую дверь. Его лицо с острым подбородком и острым носом могло бы считаться красивым, если бы не настороженный, язвительный взгляд больших зеленых глаз. С Хродмаром сыном Кари они были ровесниками и соперниками столько, сколько себя помнили, и несомненное предпочтение, которое конунг в последние годы отдавал Хродмару перед всеми, жестоко мучило Асвальда. Он не мог простить Хродмару того, что Торбранд конунг любит его неизвестно за что и несмотря на все, и постоянно придирался, выискивал недостатки и промахи соперника, точно насыщая ими свое вечно голодное самолюбие. Как человек неглупый, Асвальд понимал, что зависть его не красит, и старался скрывать неприязнь к Хродмару. Гордость боролась в нем с тщеславием, на людях он сдерживался, но с близкими отводил душу. Собственно, и в усадьбу Дымная Гора он шел с утра пораньше ради того, чтобы повидаться с дочкой Стуре-Одда, Сольвейг. Никто другой не умел так утешить его чувствительную и самолюбивую душу, как Сольвейг, светлый альв* Аскефьорда.

– Ой, смотри, вон он! – вдруг ахнула Эренгерда.

Асвальд поднял глаза, но вместо ожидаемого Хродмара увидел Торбранда конунга. Тот неспешно ехал по берегу фьорда им навстречу, совсем один.

Эренгерда глубоко вдохнула, внутренне собираясь с силами перед этой встречей. Она затруднилась бы сказать, какое чувство вызывал в ней предполагаемый жених-конунг. Он казался ей слишком некрасивым, и сколько она ни приглядывалась к его продолговатому остроносому лицу, сколько ни заглядывала в умные голубоватые глаза, ей все никак не удавалось привыкнуть к нему. Она готова была признать за Торбрандом Погубителем Обетов множество достоинств: ум, здравомыслие, твердость, самообладание, предусмотрительность, дальновидность, щедрость… Но он замкнут и холоден, учтив только по обычаю, а не по сердечному влечению, скрытен и недоверчив. Отличные качества в конунге, но в муже… Как ни старалась Эренгерда настроить себя в пользу этого замужества, Торбранд оставался ей чужим. Гибкая, умеющая говорить как все, а думать по-своему, Эренгерда не противилась воле родичей, но и не досадовала на медлительность конунга. Она готова была смириться с этим замужеством, если оно ей суждено, однако в глубине ее души жила тайная, неприметная надежда, что судьба сложится как-то по-другому.