Все демоны. Pandemonium - Олег Угрюмов Страница 5

— В Аздакском королевском университете, — пролепетал герцог.

— Несчастное заблудшее дитя! Что эти мракобесы понимают в науках? Они настолько суеверны, что отрицают даже жертвоприношения и старинные культы. Невежественные пустоголовые существа, которым доступны разве что «иллюзиеведение» и «пунктуальный учет».

— Дедушка, — жалобно спросил Зелг, — что нам с этим делать? У нашей семьи есть какой-то опыт самозащиты в подобных ситуациях? Какие-то старые полезные традиции?

Традиции — это совокупность решения проблем, которые уже никто не помнит.

«Принцип Патерсона»

— Сколько угодно, — плавно повел сухой ручкой Узандаф. — Например, можно скормить его Кехертусу. Правда, он тощий и жилистый, но если сказать Кехертусу, что это его долг перед обществом, он постарается и превозможет себя.

— Не знаю, что такое этот самый Кехертус, но предупреждаю вас, что богам это неугодно, — быстро сказал Мардамон.

— Вас, милейший, никто не спрашивает, — мягко улыбнулся граф да Унара, подходя поближе. — Вам лучше помалкивать, когда говорят августейшие персоны.

— О, граф, вот и вы! — обрадовался Юлейн. — Вы в курсе проблемы?

— Какой профиль, — умилился Мардамон, разглядывая элегантного вельможу, — гордый, ясный профиль благородного человека. Этого человека так и хочется принести в жертву.

— Вот видите! — вскричал король.

— Да, ваше величество. Я наблюдал за происходящим с самого начала.

— У вас есть деловое предложение?

— Даже несколько, — поклонился начальник Тайной Службы. — Но правила вежливости требуют сперва предоставить слово милорду Думгару. Это его территория.

— Если господа не против, можно принести его в жертву Цигре, — небрежно заметил голем. — Оно давно какое-то недовольное, грустное. Может, это его немного развеселит. А я охотно постою у алтаря для величия и устрашения.

— Тоже любопытно, — согласился Узандаф. — Что же предложите вы, граф?

— О, я человек прозаический, даже скучный, ваша светлость. Я бы замуровал его заживо в какой-нибудь пещере — чтобы не убивать и чтобы он не докучал остальным. В назидание потомкам.

— Мне нравится ваш подход, — закивал Такангор. — Маменька его наверняка одобрили бы. Они всегда сетуют, что национальные традиции запрещают минотаврам замуровывать в стены непослушных потомков. Маменьке хорошо — они, ежели недовольны, одним взглядом уже как бы и замуровывают, и приносят в жертву. Сразу растешь, облагораживаешься, становишься чище и благовоспитаннее. По себе знаю. Но в целом минотаврам не хватает действенных методов воспитания подрастающего поколения.

Мардамон с тревогой прислушивался к собеседникам.

— Вы лишаете себя удивительных возможностей, — заметил он.

— В крайнем случае, — задумчиво произнесла мумия, — тебе, Зелг, будет над кем экспериментировать. А то ни одного живого наглядного пособия.

— Вы недооцениваете качество моих жертвоприношений, — вставил Мардамон. — У меня все остаются довольны — и боги, и владыки, и сами жертвы. Я имел огромный успех с ворожбой на костях в Лешвеке, удостоился личной благодарности князя Илгалийского за прорицание прекрасного будущего и выплаты всех долгов. В Пальпах меня принимали как родного!

— Там живут гоблины, — ответил Думгар. — Гоблинам я не удивляюсь.

— В крайнем случае, — подхватил Такангор, ухмыляясь, — можем накормить этого ходока завтраком и отправить восвояси.

— Мудрое решение, — торопливо заметил жрец. — Богам угодно отправить меня восвояси, принеся на дорогу жертвы, дабы облегчить путь и избежать опасностей.

— Что-то мне подсказывает, что опасностей ему как раз и не избежать, — сказал да Унара, глядя, как наливаются рубиновым огнем глаза генерала Топотана.

В историях, подобных нашей, что-то обязательно должно случиться в критический момент. Иначе не бывает. И неудивительно, что в тот самый миг, когда минотавр вспомнил о своем прежнем намерении учинить расправу над вторгшимся в Кассарийский замок фанатиком, на мощенный каменными плитами двор вступил довольный жизнью, слегка пьяный вампир.

Званый ужин, плавно перетекший в разгульную ночь и удачное утро, доставил ему массу удовольствия, и потому он был исполнен понимания, всепрощения и братской любви ко всему сущему.

Компания, столпившаяся во дворе, его порадовала. Вот и остальные не отлеживают себе бока, бездарно растрачивая жизнь на сладкий сон, но дружно участвуют в каком-то интересном мероприятии. И князь тут же решил присоединиться.

— Ого, какое с-собрание! — сказал Мадарьяга, слегка икая и при каждом ике взмывая в воздух, как перышко. — Прошу п-прощения, господа. По какому поводу массовое гулянье?

Такангор отпустил шиворот бедолаги жреца, и тот кулем рухнул к ногам вампира.

— Что это? — слегка удивился князь. — Сюрприз? Лично мне? Награда нашла героя?

Такангор подумал, что мысль вполне дельная.

Тут и раздался следующий нечеловеческий вопль, исполненный радости, из тех, что так хорошо удавались жрецу.

— О повелитель! — вскричал Мардамон, пытаясь поймать порхающего в воздухе Мадарьягу и приложиться устами к его сафьяновому сапожку. — О повелитель! Наконец-то я обрел тебя для вечного служения!

— Не надо на меня так смотреть, — сказал мгновенно протрезвевший упырь. — Я тут совершенно ни при чем.

* * *

Немалых трудов стоило оторвать безмерно счастливого жреца от предмета его пылкого поклонения, водворить на террасу и услышать хоть какие-то объяснения.

— Я — потомственный жрец, я родился там, в Таркее, — гордо молвил Мардамон, простирая руку в сторону маленького прудика, на берегу которого Бумсик и Хрюмсик закусывали чем бог послал. — Моя бабушка мало известна исторической науке. Мой дедушка держал собственную меняльную лавочку на главной площади Бебатиса и процветал, пока однажды не прослушал проповедь, призывавшую людей стать бессребрениками. Он понял это по-своему и перестал добавлять серебро в те серебряные монеты, которые менял иностранцам. Монетному двору его величества Глюгора Второго Таркейского это почему-то не понравилось, и дедушку отправили приносить пользу отечеству на серебряные рудники.

Моя мама — гордая жрица-девственница, жертва политических интриг. Моего бедного папу совершенно безосновательно обвинили в интимной близости с мамой, и тоже по политическим мотивам.

Папа эмигрировал из Таркеи темной грозовой ночью куда глаза глядят, с одним только узелком, в который увязал меня и вот этот нож для жертвоприношений. Умирая, он завещал мне: «Мардамон, сынок, служи обществу, приноси жертвы. Обильные жертвы — залог государственности». Самым трудным для меня оказалось найти того, кому душа желала служить.

Я долго скитался по Ниакроху, прежде чем достиг живописных болот Жаниваша и увидал развалины Болотного храма…