Нездешний - Дэвид Геммел Страница 49

— Истребить караван Ледяных Глаз.

— Однако Ледяные Глаза жив — и жив его друг, Похититель Душ.

— А мне-то что до этого?

— Думаешь, ты один обладаешь властью, а я нет? Глупый смертный! С того дня, как Похититель Душ вселил в твое сердце страх, подарив тебе жизнь, ты сгорал от желания отомстить ему, Теперь ты перебил его друзей, и он охотится за тобой. Ты понял?

— Сотня моих людей рыщет по степи, разыскивая его. К рассвету они доставят мне его голову.

— Этот человек — Князь Убийц. Твои охотники не найдут его.

— Тебя это только порадовало бы, верно ведь, Кеса-хан? Ты всегда меня ненавидел, — Твое самомнение чересчур велико, Бутасо. Я не питаю к тебе ненависти. Разве что презрение, но теперь не о том речь. Этого человека нужно остановить.

— И ты мне поможешь?

— Он представляет собой угрозу для будущего надиров. Он ищет бронзовые доспехи — это Пагуба Надиров, и он не должен найти их.

— Прибегни тогда к перевертням — пусть они выследят его.

— Это крайнее средство, — отрезал Кеса-хан, поднимаясь на ноги. — Я должен подумать.

Ссыпав костяшки в кожаный мешочек, он вышел наружу и обратил взор к звездам. Вокруг было тихо — лишь восемь часовых, окружавших юрту Бутасо, переминались время от времени с ноги на ногу от холода.

Кеса-хан вернулся в свою юрту. Его молодая рабыня Вольтис приготовила жаровню с горячими углями, налила чашу лиррда и положила шаману в постель три нагретых камня. Улыбнувшись рабыне, он залпом осушил чашу, чувствуя, как хмель огнем расходится по жилам.

— Ты славная девушка, Вольтис, и слишком хороша для меня.

— Ты всегда был добр ко мне, — с поклоном ответила рабыня.

— Тебе хотелось бы вернуться домой?

— Нет, господин. Я хочу одного — служить тебе.

Тронутый ее искренностью, он взял ее за подбородок — и вдруг замер.

Восемь часовых!

Но у юрты Бутасо всегда стояло семеро!

В юрту вошел часовой. Бутасо обернулся:

— Чего тебе?

— Пришел забрать свой подарок, — отвечал Нездешний.

В горле у Бутасо заклокотал вопль, но в шею ему вонзились шесть дюймов стали и прервали крик. Схватившись за клинок, Бутасо выкатил в агонии глаза и упал на колени. Его стекленеющий взгляд остановился на высокой неподвижной фигуре.

Последнее, что он услышал, был лязг мечей ворвавшихся в юрту часовых.

Нездешний, обернувшись, отразил рубящий удар и поворотом запястья вышиб клинок из руки противника. Тот схватился за нож, но не успел — меч Нездешнего вошел ему между ребер. Другие воины напирали, тесня убийцу вождя к середине юрты.

— Положи меч, — прошипел с порога Кеса-хан. Нездешний хладнокровно оглядел смыкающееся вокруг него кольцо стали.

— Возьмите его сами, коли охота. Надиры рванулись вперед, и еще один воин с криком повалился наземь. Чей-то клинок плашмя ударил Нездешнего по голове. Он упал. Град кулаков обрушился на него, и он погрузился во тьму...

Очнулся он от боли, острой и непрерывной. Пальцы у него распухли, солнце немилосердно жгло обнаженное тело. Его подвесили за руки к столбу посреди надирского стана; сорвали с него надирскую одежду, и солнце уже покрыло ожогами его мраморно-белую кожу. Лицу и рукам, загоревшим дочерна, не грозило ничего, но грудь и плечи страдали невыносимо. Он попытался открыть глаза, но преуспел только с левым: правый опух и открываться не желал. Во рту пересохло, язык был точно деревянный. Опухшие, багровые руки терзала острая боль.

Нездешний уперся ногами в землю и тут же получил удар кулаком в живот. Он сморщился, прикусив раздувшуюся губу так сильно, что выступила кровь.

— Мы тут много чего приберегли для тебя, круглоглазый ублюдок.

С трудом повернув голову, он увидел молодого надира с сальными волосами, связанными в хвост и посыпанными пеплом в знак скорби. Нездешний отвернулся, и надир ударил его опять.

— Оставь его! — приказал Кеса-хан.

— Он мой.

— Делай, что я говорю, Горкай.

— Он должен умереть в муках и затем служить моему отцу в Пустоте! — бросил, уходя, молодой надир.

Старик подошел к Нездешнему:

— Ты хорошо поступил, Похититель Душ, — ты отнял жизнь у глупца, который привел бы нас к гибели.

Нездешний промолчал — рот у него был полон крови, которая приятно увлажняла пересохший язык и горло.

— Кровь тебя не спасет, — улыбнулся Кеса-хан. — Нынче мы отвезем тебя в пустыню и увидим, как раскаленный песок вберет в себя твою душу.

* * *

День тянулся без конца. Боль нарастала. Нездешний, как мог, отгораживался от нее. Он заставлял себя сохранять спокойствие и дышал глубоко и ровно, приберегая все силы для того мига, когда его отвяжут от столба. Тогда он бросится на них и вынудит их убить его.

Блуждая мыслями в прошлом, он снова видел себя молодым идеалистом Дакейрасом, мечтавшим служить в армии Ориена, Бронзового Короля-Воина. Ему вспомнился день, когда король провел свои победоносные войска по улицам Дренана, и толпа с восторженными криками бросала солдатам цветы. Король казался десятилетнему Дакейрасу великаном, его броня сияла на полуденном солнце. Он нес на руках своего трехлетнего сына, и малыш, испуганный уличным шумом, плакал. Король поднял его высоко и поцеловал, и это умилило Дакейраса. И тут же в памяти возник образ короля Ниаллада, как тот упал, сраженный стрелой Нездешнего в спину. Это воспоминание вернуло его к действительности, и боль возобновилась. Как мог мальчик, полный возвышенных чувств, превратиться в бездушного убийцу? Запястье жгло как огнем, ноги подкосились.

Нездешний заставил себя выпрямиться и открыть здоровый глаз. Надирские ребятишки присели перед ним на корточках, а один тыкал его в ногу палкой.

Подошел воин и пинком отшвырнул мальчишку прочь.

Он снова закрыл глаза и снова, с глубокой печалью, увидел ребенка на руках у любящего отца. Поцелуй успокоил малыша — он засмеялся и в подражание отцу принялся махать ручонкой. Маленький Ниаллад, надежда государства. “Когда-нибудь, — думал тогда Дакейрас, — я буду служить ему, как мой отец — Ориону”.

— Нездешний, — позвал чей-то голос, и он открыл глаз. Рядом никого не было — голос звучал у него в голове. — Закрой глаза и успокойся.

Он закрыл глаза. Боль исчезла, и он погрузился в глубокий сон. Он увидел себя на голом холме под незнакомыми звездами — яркими, близкими и совершенно круглыми. В небе светили две луны — одна серебристая, другая зеленовато-голубая, как мрамор. На склоне сидел Ориен, помолодевший, гораздо больше похожий на того короля, из воспоминаний.