Наследие Дракона - Дебора А. Вольф Страница 49

– А, это юный мастер Джиан.

В поле его зрения показалось лицо Ксенпей. Джиан почувствовал, как содрогается всем телом. Слугам пришлось его встряхнуть, и его голова склонилась набок.

– Я очень рада видеть тебя живым. И в сознании. Этого я забираю себе, – добавила она, обращаясь к кому-то у себя за спиной. – В этом цикле у меня будут морские твари, а этот мальчик – чистый иссук. Только взгляните в его глаза.

Она снова повернулась к Джиану. В ее руках что-то блеснуло.

– Держите его крепче! – прикрикнула Ксенпей на слуг. – Я не позволю его испортить.

Она подошла ближе – так близко, что Джиан почувствовал запах сандалового дерева и корицы (так пахли масла, которые она наносила на волосы), а потом его щеки коснулось что-то холодное. Он бы отпрянул, если бы смог, но все, на что сейчас был способен Джиан – это дышать: делать вдох и выдох, вдох и выдох. Появился качунк, и новая боль вспыхнула у него в ухе, но на этот раз она оказалась маленькой и теплой, почти успокаивающей после всего пережитого.

Во рту был привкус тошноты, горьких снадобий и крови. Джиан попытался сплюнуть, мечтая сбежать и от привкуса, и ото всех ужасов сегодняшнего дня, мечтая набраться достаточно сил, чтобы плюнуть в круглое улыбающееся лицо йендеши. Но язык болтался мертвым грузом, а рот никак не хотел ему повиноваться. Все, на что сподобился Джиан, – это струйка слюны, которая стекла на ворот его окончательно испорченных желтых шелков.

– Очаровательно. – Ксенпей рассмеялась, и от этого сладкого девчачьего смеха волосы на затылке Джиана встали дыбом. – Разденьте его, вымойте и приведите в надлежащий вид, – приказала она лашаям. – Дейчен Джиан вернется во дворец в моем сопровождении. – Ее улыбка была одновременно медовой и ядовитой. – У меня на него свои планы.

Слуги то ли вели, то ли тащили его по рыночной площади. Джиан спотыкался о булыжники и о собственные ноги и один раз наступил на чью-то вытянутую руку. Она была холодной и не шевелилась. Поскользнувшись и переступив через окровавленный труп, Джиан понял, что плачет.

Так вот каково это – быть принцем Кханбула, – продолжая плакать, думал он. – Принцем Запретного Города…

Его мать рвала бы на себе волосы, если бы увидела его сейчас. Бижанские хулиганы смеялись бы, доведись им сейчас взглянуть на дейчена Джиана, благословленного самим императором. Он все плакал, когда с его тела сорвали шелка и отбросили их в растущую кучу золотых и желтых лохмотьев, бывших некогда лучшими одеждами тысячи молодых людей.

Джиан попробовал сопротивляться, когда его повели к решеткам, которые использовали для того, чтобы мыть мясо перед продажей, но державшие его руки оказались слишком сильными. Вырваться из них у него было не больше шансов, чем у годовалого бычка.

В конце концов Джиан послушно замер, лишившись одежды и гордости. Ему на голову снова и снова лили ведра холодной соленой воды, и слезы не переставая бежали по щекам, пока его скребли пригоршнями соли и песка – с небрежностью, с которой мясник сушит кусок мяса, – и натирали кожу пахучими маслами. Один из слуг заставил Джиана открыть рот и принялся чистить ему зубы отдававшим мятой порошком, который жалил щеки и язык там, где Джиан их прикусил. Странно, но эта новая боль, так же как покалывание в мочке уха, помогла ему справиться с сотрясавшими тело всхлипами. Слезы еще лились время от времени, но Джиан больше не задыхался и не всхлипывал как дитя.

Других юношей лашаи тянули за собой или несли на руках, чтобы подвергнуть такой же процедуре. Их раздевали, мыли, вытирали насухо и умащивали маслами, словно многочисленных реджоу во время нереста. Джиан увидел, как трое лашаев несли Нарутео, и, испытав облегчение, заметил Перри, которого тоже протащили мимо, вялого и залитого кровью, но, по всей видимости, живого. Никто, кроме Джиана, не приходил в сознание, и, оглядываясь по сторонам, он понял, что юноши, которых отмывали и укладывали в сторонке, представляли лишь малую толику тех, кто выпил чай.

– Где остальные? – спросил он. Его голос прозвучал ломким шепотом. – Остальные мальчики… где они? Куда подевались?

Джиан даже не ждал ответа от лашаев – до сих пор они никогда не открывали рта. Один из них повернул голову – мужскую или женскую, сказать было сложно, – и какая-то странная эмоция блеснула в его глазах. Джиан подумал, что лашай смеется над ним из-под своей безжизненной маски. Слуга медленно поднял руку и указал направление.

Тогда-то Джиан и заметил крытые повозки. Целую тьму массивных громадин грубой работы из темного дерева, закованного в металл, тянула стая рогатых гелл с угрюмыми глазами. Они шли в ряд по направлению к воротам. Повозки были набиты доверху и задрапированы уродливой грязной мешковиной. У Джиана сжало живот, и его стошнило бы опять, если бы в желудке оставалось хоть что-нибудь.

Под мешковиной что-то шевелилось. Кто-то шевелился, и Джиан с такой ясностью понял, что скрывают эти тряпки, как будто собственными глазами видел, как их забивали, резали и бросали на повозки, точно требуху. Как будто он положил их туда собственными руками.

Повозки продолжали ползти. Погонщики громко бранились, кнуты свистели над головами печальных гелл, проявлявших к своей ноше не больше интереса, чем если бы это были бочонки с соленым мясом. Одна за другой повозки проехали в ворота. Где-то в отдалении начал подниматься маслянистый черный дым. Джиан не мог остановить эти повозки и спасти этих мальчишек, как не мог унять дрожь в собственных ногах или, если уж на то пошло, спастись сам.

Лашаи таращились вслед повозкам. Джиан нырнул на ледяное дно собственного ужаса и обнаружил там черную жемчужину идеальной формы величиной с костяшку большого пальца. Вот она, смелость принца. Он сжал жемчужину в пальцах. Она казалась теплой и пахла морем. В глубине собственного сознания Джиан услышал крик чаек и песни матери, которая штопала свои сети. Он выплыл обратно, посмотрел в мертвые глаза слуги…

И улыбнулся.

То был ничтожный жест сопротивления, свеча в темной ночи, но позже, вспоминая этот момент, Джиан подумает: Вот тогда-то все и началось по-настоящему.

Лашаи повернулись и увели его. Растратив последние капли сопротивления, Джиан обмяк от облегчения и едва не спотыкался о собственные ноги. Они прошли по брусчатке и ступили в маленький проход, скрытый в одном из углов. Джиан оказался в простой комнате со стенами из серо-белого кирпича. Вдоль одной из них тянулся длинный прилавок, а к стене напротив была приставлена скамья. Джиан зашатался, и лашай толкнул его на скамью, а сам взял с прилавка маленький медный колокольчик и зазвонил, пугая Джиана неожиданно красивым тонким звуком.

Открылась маленькая дверь, и в комнату вошла молодая женщина. При виде Джиана она остановилась и заморгала.

– Ох, – сказала она. – Вы притащили мне живого. Как… необычно.

Джиан болезненно сознавал собственную наготу. Лавка оказалась холодной, и он пытался сдержать слезы. Он навсегда покончил со слезами, с чувством, будто он – теленок, которого оставили на растерзание стихиям и бросили умирать. К сожалению, судя по всему, мир с ним еще не покончил. Лашай продолжал ждать как ни в чем не бывало. Женщина, не бросив ни единого взгляда на Джиана, начала доставать с полок какие-то котомки. Каждую из них она демонстрировала лашаю, а затем делала пометку на оберточной рисовой бумаге и откладывала в кучу, растущую на глазах. Джиан смотрел на происходящее словно издалека и мечтал лишь о том, чтобы набраться храбрости, лечь на скамью и заснуть. Он был до того измучен и так устал бояться, что, посмотрев на женщину и лашая, подумал о том, что, если бы, прикончив их, ему удалось каким-то чудом сбежать, он непременно так бы и поступил.