Королевское чудовище - Кристина Кашор Страница 49

К счастью, так совпало, что Файер начала учиться внушать отцу то, чего на самом деле не было, именно в тот самый год, когда в их с Арчером отношениях появился новый источник радости.

Кансрел не возражал против иллюзий, потому что реальность в ту пору начала его угнетать. Все его удовольствия обеспечивал ему Накс, а теперь Накса не стало. Бриган получал все больше веса в королевстве и вышел невредимым еще из одной ловушки. И теперь Кансрелу приходилось искать утешения в солнечном тепле на коже, когда за окном уже несколько недель моросило, или во вкусе чудовищного мяса, когда его не подавали к столу. Прикосновение разума дочери приносило ему облегчение — теперь, когда она больше не пыталась превращать пламя в цветы.

Для Файер же это было мучительное время. Она потеряла аппетит, исхудала, у нее то и дело кружилась голова, мышцы шеи и плеч вечно сводило, отчего занятия музыкой стали болезненными и появились кошмарные головные боли. Она настойчиво избегала мыслей о том, что собиралась совершить — потому что если бы хоть раз прямо подумала об этом, то ни за что не справилась бы с собой.

В общем-то в тот год Арчер не единственный приносил ей радость. У Файер была горничная — Лидди, милая девушка с глазами орехового цвета. Как-то весенним днем, войдя в комнату Файер, она обнаружила, что та сжалась в комок на постели, борясь с нахлынувшим отчаянием. Лидди нравилась ее молодая хозяйка, и она так переживала за нее, что, усевшись рядом, принялась гладить волосы и лоб Файер, разминать кожу за ушами, шею и спину. То, что ее в кои-то веки касались с добрыми намерениями, показалось Файер самым сильным и нежным утешением, какое она только могла представить. В итоге она устроилась головой у Лидди на коленях, а та все продолжала ее гладить. Это был великодушный дар, и Файер приняла его.

С того дня, с того самого момента между ними выросло какое-то тихое единение. Порой они расчесывали друг другу волосы, помогали одеваться и раздеваться. Шептались украдкой, словно маленькие девочки, нашедшие родственную душу.

Если в непосредственной близости от Кансрела что-то происходило, это невозможно было от него утаить — у чудовищ есть свои приемы. Кансрел начал жаловаться на Лидди. Ему не нравилась она сама, не нравилось, что они столько времени проводят вместе. В конце концов, он потерял терпение и, выдав Лидди замуж, отправил ее прочь, в поместье по другую сторону города.

Файер дышать не могла от изумления и горя. Конечно, она была рада, что он всего лишь отослал Лидди, а не убил и не затащил в постель, чтобы преподать урок. И все же это был жестокий поступок, злой и эгоистичный. Жалости к нему у нее не прибавилось.

Возможно, именно тоска по Лидди открыла ее для Арчера, хотя Лидди и Арчер были совершенно не похожи.

В ту весну, после которой Файер исполнилось пятнадцать, Арчер узнал, что за сумасшествие она замышляет: почему она ничего не ест и буквально тает на глазах. Это знание совсем измучило и его, он с ума сходил от страха за Файер, постоянно ссорился с ней и с Брокером, который тоже волновался, но отказывался вмешаться. Снова и снова Арчер умолял Файер оставить эту затею. Снова и снова Файер отказывалась.

Однажды августовской ночью, когда они неистово ссорились шепотом у дерева под ее окном, Арчер поцеловал ее. Файер испуганно замерла, но потом, когда он обнял ее и поцеловал снова, поняла, что хочет этого, что Арчер нужен ей, ее телу нужна его страсть, в ней кроется утешение. Она прижалась к нему, провела в дом, а потом и к себе в комнату. Так друзья детства стали любовниками и нашли то, в чем всегда были согласны, нашли освобождение от тревоги и печали, которые грозили сокрушить их. После занятий любовью с другом Файер часто хотелось есть, и Арчер со смехом и поцелуями кормил ее прямо в ее собственной постели, принося еду через окно.

Естественно, Кансрел обо всем узнал, и все же если ее нежная любовь к Лидди была ему невыносима, то нужда в Арчере вызывала лишь смешок и принятие неизбежного. Ему было все равно, лишь бы только она принимала необходимые травы.

— Нас двоих достаточно, — спокойно говорил он, и Файер слышала в его словах угрозу ребенку, которого не собиралась заводить. И послушно принимала травы.

В те времена Арчер еще не был ревнивцем и собственником. Это пришло позже.

Файер слишком хорошо было известно, что все меняется. Что началось естественно, приходит к естественному или искусственному завершению. Ей не терпелось увидеть Арчера — даже больше, чем просто не терпелось — но она знала, чего он захочет, явившись в Столицу. И вовсе не горела желанием облекать для него завершение в слова.

Файер начала спрашивать про туманного лучника у всех, кого приводили к ней на допрос — очень кратко, в самом конце. Но пока что все было безрезультатно.

— Миледи, — обратился к ней сегодня Бриган, когда они встретились в покоях Гарана, — вам удалось что-нибудь узнать о том лучнике?

— Нет, ваше высочество. Никому еще его описание не показалось знакомым.

— Что ж, надеюсь, вы продолжите искать.

Здоровье Гарана подкосилось, и все же он отказался от лазарета и перерыва в работе, и получилось так, что в последнее время центром деятельности стала его спальня. Ему было трудно дышать, не хватало сил сидеть, но при этом он был все так же способен вести споры.

— Забудьте об этом лучнике, — сказал он теперь. — У нас на повестке есть вопросы поважнее — например, непомерные расходы на войско. — Он кинул тяжелый взгляд на Бригана. Принц стоял, прислонившись к шкафу, прямо перед носом у Файер, так что не замечать его не получалось, и подкидывал в руках мячик, из-за которого, как она вспомнила, то и дело сражались Ханна с Пятнышом. — Оно слишком дорого нам обходится, — продолжил Гаран, не отводя пристального взгляда. — Ты слишком много платишь воинам, да еще продолжаешь платить, когда они становятся бесполезны — ранены или мертвы.