Лучезарный след - Елена Суханова Страница 49

Пока Ягода разглядывала полукозицу, я изучала белизну потолка. Чтобы не думать о том, как глупо смотрюсь, обратилась мыслями к недавно услышанному.

Я никогда не относилась к обрядам, как к чему-то, имеющему большое значение. Обряд для меня как раз таки – пустой звук. Гораздо значительнее, что в душе. Кто-то проходит обряд погружения в религию, а в случае отказа от веры идёт на обряд разрушения. Мне это кажется странным. Меня в детстве погрузили в веру, но это не значит, что я действительно верю. Некоторым людям, чтобы назвать себя неверующими, необходим полноценный обряд разрушения. А я плевать хотела на обряды. Неверующая – и всё тут.

Или вот свадьба. Иные влюблённые живут себе вместе и убеждены, что раз боги их свели, то они уже перед ними муж и жена. Другие отправляются в грамотные отделы княжества, где их регистрируют перед законом как супругов. Полученную грамоту они берегут (важный документ) и живут счастливо настолько, насколько позволяют взаимные чувства. Третьи уверены, что совершенно необходимо пройти свадебный обряд в храме. Надёжин муж сказал после такого обряда: «Нам теперь нельзя изменять и расходиться!» Значит, без обряда бы ты, скотиняка, изменял и расходился б во все тяжкие! Обалдеть!

Получается, что некоторым людям важнее внешняя оболочка. Красивая картинка, а не настоящие чувства. Истина сокрыта не в обрядах. А иной раз в обряде даже больше лжи, чем правды. Ибо принимают в нём участие нередко, чтоб угодить другим.

Единственный обряд мне по душе. Имянаречение. Потому что весело. И ни для кого не является аксиомой. Можешь соглашаться, можешь не соглашаться. Можешь сейчас согласиться, а потом при получении личной грамоты назваться хоть горшком. Можешь прямо на имянаречении отстаивать имя, какое пожелаешь, а если не верят, что его достоин, пойти и доказать. Возможности почти безграничны.

Милорадова мама весьма серьёзно относится к обрядам. Я для неё дочь просто потому, что назвалась сестрой Дубинина. При этом со старшим братом Милорада я никаких обрядов не проходила, и матушка меня за него вовсю сватает. По-видимому, для того чтобы дочь стала ещё дочее.

И я никогда не думала, что обряд нас с Дубининым обязывает испытывать типовые чувства. А Ягода, выходит, думала. Может, потому и предала. Не стоит превращать душевный порыв в обязаловку. Помнить надо о внутренней правде, а не о внешних правилах.

И вообще, попробуй кто-нибудь сказать, что мне Милорад не брат…

– Больно? – раздался голос с экрана. – При видоизменении?

Я запахнулась.

– Да уж не щекотно.

– Нам, Чародеям, ещё в школе объясняют, что воздействовать таким образом на других людей нельзя ни в коем случае, – вздохнув, сказала Ягода. – Нарушение колдовской этики. Мы с Лучезарой однажды после урока договорились дать волшебную клятву. Клялись во дворе её дома, что никогда, ни при каких обстоятельствах не позволим себе использовать собственную волшебную одарённость во вред людям. Колдовская клятва не уничтожает нарушившего её во время преступления. Зато повергает в состояние глубокого стыда. Поверь, ей сейчас паршиво. Не только морально, но и физически. Голова болит, тело ломит, бессонница.

– Верим, – Милорад вернулся на место. – Проверить всё равно нет возможности. Так ты обещала попробовать. Что от нас требуется?

– Дайте подумать, – протянула Ягода. Посидела, накручивая прядь волос на палец. Потом повернулась к открывшейся за её спиной двери. Сзади к девушке подошёл молодой человек с дымящейся кружкой.

– Я тебе кофе приготовил, – произнёс он и поцеловал Ягоду в шею. – С кем общаешься?

– Спасибо, любимый, – расплылась в улыбке она. – Знакомые из Великограда.

– А-а-а, – молодой человек повернулся к камере. – Как там столица родного княжества?

– Процветает, – в унисон ответили мы с Дубининым.

Последовала пара-тройка дежурных фраз, затем Ягода ласково попросила мужа удалиться, так как у неё важный разговор.

Не люблю оставаться в неведении, а раз уж начала кое о чём догадываться, то спросила напрямую:

– Как именно ты предала Лучезару?

Ягода скинула улыбку и заметно ощетинилась:

– Забрала у неё Береста, – она мотнула головой в сторону закрывшейся двери. – Ты меня осуждаешь?

Я автоматически отметила про себя: Берест Хабаров. Стоит использовать в качестве пароля к Лучезариному вычислителю. А то над упрямым аппаратом уже и Дубинин бился, и его чрезмерно мозговитый приятель с курса. Дохлый номер.

– С чего бы мне тебя осуждать?

Ну-у-у-у-у-у-у…

1. Я уверена – парня нельзя увести. Что он, скотина тупоголовая? Взяла за кольцо в носу и повела. (То есть существуют, конечно, тупоголовые, но таких пускай уводят.) Парни имеют право выбирать. Даже если личный выбор выглядит как увод, он остаётся прежде всего выбором. Не об этом ли рассуждал Дубинин?

И вообще, Берест наверняка доволен, что выбрал не Лучезару.

2. Что за примитивизм – осуждать кого бы то ни было? Моё ли дело? Сижу в сторонке. Причёсываю шёрстку. Все совершают свои поступки. Все за них расплачиваются. Осуждение – поступок паскудный. И расплата за него паскудная.

3. Правила придумываются не только для того, чтобы их нарушать. Но ещё и теми, кто их нарушает. Следовательно, коли изготовитель правила его нарушил, то и другим можно. Короче, не создавай себе правил – не вляпаешься!

Интересно, если б я носилась с идеей, что нельзя уводить у подруги парня, мне бы сильно захотелось его увести?

Никогда не нравились Радмилкины парни.

И Златкины.

У Надёжи муж уж совсем не из той категории.

Прекрасно, что я чисто физически не могу увести парня у Дубинина!

– Кому надо тебя осуждать? – поморщился Милорад. – Так что от нас требуется? Надумала?

Ягода смотрела на него исподлобья. Воспитание накладывает отпечаток на любого человека. Её явно с детства учили, что нехорошо брать чужое. Что такой поступок достоин всемирного порицания. И сама Ягода презрительно отнеслась бы к любому, кто совершит действие, не отвечающее, по её мнению, нормам морали. По этой причине она пребывает в уверенности, что все, несомненно, мечтают забросать её гнилыми помидорами. Иначе не сидела бы с таким видом, будто готова сражаться со всей вселенной за своего избранника и право на счастье.

– А Лучезара не говорила?

Я начала терять терпение. Оно изначально имелось в недостатке.

– Лучезара слишком много говорила, но всегда не о том. У неё теперь Гуляев на уме. В смысле был на уме, когда мы виделись в последний раз. Ягода, ты можешь помочь, или нет? Если да, то в какую сумму мне это влетит? Если нет, то, может, подскажешь, к кому обратиться?

– Она лечилась от нервных срывов, – подумав, ответила Ягода. – Несколько раз лежала в лечебнице в Доброделово. Там Чародейная психушка. Лекарь – имя не помню, надо спросить в регистратуре – занимался Лучезарой не один год. Вдруг подскажет? К родителям обращаться не советую. Мама свои нервишки исцелить не может. Папа на наркоте сидит. И занимает его лишь музыка. И живёт он здесь, в Заокеанье. Верещагина росла несчастным никому не нужным ребёнком. У неё в жизни всё неправильно как-то. Жалко её.