Пожиратели душ - Селия Фридман Страница 49

Два полумесяца на угольно-черном небе смотрели в разные стороны. Они алели, как только что пролитая кровь, и на всем небе, сколько хватал глаз, не было ни единой звезды. Темные сосны внизу блестели, как от росы, но росе выпадать было рано, и на иглах, словно застывшие слезы, висели льдинки.

Итанус, видя эту совершенно неестественную картину, рассудил, что она ему снится.

Из всех живущих на свете только одна могла послать ему сон. Он порадовался, что она так хорошо усвоила его уроки и выбрала сцену, долженствующую насторожить его, но его беспокоила подоплека этого сна. Особенно луны, похожие скорее на открытые раны, чем на светила. Мелочь, казалось бы, но мелочь тревожная. Сны всегда выражают самое сокровенное, что таится в душе их создателя, – и Камала, судя по этим приметам, чувствует себя не лучшим образом.

Из мрака между тем появилась фигура в длинном черном плаще с низко надвинутым капюшоном. Итанус на миг усомнился, верно ли он угадал сочинителя, – но фигура откинула капюшон, и ему открылось лицо Камалы.

Вид ужасный, словно она едва живая вышла из схватки со Смертью. Бледная, осунувшаяся, под глазами темные круги – то ли от изнурения, то ли от горя. Истрепанная одежда тоже указывает, что дело неладно.

– Камала!

Она ответила осипшим, словно от долгого плача, голосом. Неужели его отважная питомица способна плакать?

– Простите меня, учитель. – Она опустила глаза – ох, плохи дела, совсем плохи! – Я знаю, ученикам не полагается просить совета, когда они покидают наставника…

– Если б я соблюдал это правило, то не дал бы тебе своего кольца. – Он желал бы знать больше, но во сне мог видеть лишь то, что она хотела ему показать. – Что случилось?

Ее взгляд был страшен. Она остановила на нем свои налитые кровью глаза, словно собираясь с духом, и прошептала чуть слышно:

– Я преступила Закон.

– Что? – похолодел он.

– Я убила магистра.

Закрыв глаза, он прочел про себя молитву. Лишь обретя уверенность, что голос его не дрогнет, он спросил:

– Как?

– Это был несчастный случай. Он напал на меня, я стала защищаться, и он… упал. Падение было долгим, он успел бы спастись. – Она до крови прикусила губу. – Но он ничего не делал. Только падал.

Итанус глотнул воздуха.

– Переход?

– Не знаю. Он был… точно смертный. Совершенно беспомощный.

– Другие знают?

– Магистры? – поморщилась она.

– Да.

– Возможно. Поблизости было не меньше троих.

– Известно им, кто ты на самом деле?

– Не думаю.

Шумно вздохнув, он отвернулся и попытался собраться с мыслями. По Закону и обычаю он должен прогнать ее немедленно, навсегда. Согласно тому же Закону и обычаю, он даже разговаривать с ней не должен. Нельзя было давать ей кольцо, нельзя было, прежде всего, делать ее магистром. Он нарушил уже столько правил, считавшихся прежде священными…

Он снова повернулся к ней и был поражен, увидев слезы у нее на лице. Не думал он, что она может сломаться до такой степени. Проглотив комок в горле, он принудил себя говорить спокойно.

– Ты должна забрать все, что способно навести на твой след. Не только одежду и прочие вещи, но каждый свой волосок, каждый обрезок ногтя. Запах, оставленный на простынях, отпечатки на дверной ручке и столбике кровати… словом, все.

Она кивнула.

– Опасно то, что тебя могут поймать на этом, но если они не знают, что ты магистр, то вряд ли будут настороже. – Итанус задумчиво потер нос. – А имя твое им известно? Твое лицо?

– Нет, вряд ли.

– Если ты не уверена, лучше измени внешность.

– Хорошо.

Раньше он часто предлагал ей поменять облик, но она всегда с негодованием заявляла, что нe намерена отказываться от своего тела ради чьей-то прихоти. Ее теперешняя уступчивость говорила о многом.

– За мной будут охотиться? – тихо спросила она.

– Смертные знают о гибели этого магистра?

Она зажмурилась, припоминая. Обледеневшие сосны позвякивали на ветру.

– Да. Они толпились вокруг тела, когда я убегала.

– Тогда погони не избежать. Если бы его смерть осталась в тайне, дело другое, но раз смертные знают… магистры должны схватить и казнить преступницу как можно скорее, пока народ не пришел к мысли, что одного из них можно убить безнаказанно. Когда люди видят, что и мы тоже смертны, это уже достаточно худо.

Ее плечи дрогнули.

– Мастер Итанус, поверьте мне, я не хотела…

– Я знаю, Камала, – жестом остановил ее он. – Не забывай, что Закону научил тебя я. Нельзя покушаться на жизнь другого магистра – хотя бы из-за цены, которую тебе пришлось бы платить.

«Которую тебе придется платить теперь. Ах, необузданная моя красавица, рано ты восстановила против себя наше братство. Хоть год бы повременила, прежде чем сотрясать основы».

– Я сделаю все, что вы скажете, – прошептала она.

– Тогда поспеши уйти как можно дальше от них. Не пытайся направить их по ложному следу. У них в таких делах вековой опыт – запутывая следы, ты можешь дать им больше сведений, чем намеревалась.

Ее глаза сверкнули, как прежде, – даже в беде она не желала признать, что другие магистры способны превзойти ее в чем-то.

«Ах, Камала, неукротимый дух – и сила твоя, и величайшая слабость. Да сохранят тебя от него боги».

– Ни помощи, ни защиты я у вас не прошу.

– Нет, – подтвердил он. – Не просишь.

– И сюда я не вернусь, не доставлю вам хлопот. Можете не опасаться.

Сердце Итануса сжалось на миг.

– Возвращаться тебе нельзя.

«Ты теперь вне закона – такую судьбу не делят с другими».

Она почтительно склонила голову, и он вспомнил, как она пришла к нему в первый раз – пылкое дитя, полное решимости покорить мир. «Теперь ты его покорила. Стоило ли оно того? Не сожалеешь ли ты порой о пути, который избрала?»

Вопрос скорей риторический. Если она по-настоящему пожалеет, что стала магистром, ее душа утратит Силу, нужную для продления жизни, консорт порвет связующие их узы, и она умрет. То, что она еще ходит по земле, доказывает, что она намерена продолжать.

– Я сожалею и о том, что пришла к вам теперь. Вы нарушаете Закон уже тем, что говорите со мной…