Самурай Ярослава Мудрого - Александр Ледащёв Страница 49

Дни шли за днями, а мы все ехали и ехали к грозному князю. После великой битвы с сыроядцами я ожидал, что их будет еще много, но пока, слава Богу, было тихо. Порой на буграх маячили всадники, долго провожая нас взглядом, но на этом пока дело и кончалось. Оно и к лучшему, сюрикенов не напасешься.

День клонился к вечеру, мы устраивались на ночь, когда Ратьша обратился ко мне:

– Скоро приедем, Ферзь.

– Хорошо бы, – лениво ответил я.

– Аль торопишься куда? – удивился тысяцкий.

– Да, тороплюсь, Ратьша. Узнать, что нас у Владимира ждет. Больше мне пока торопиться почти что и некуда, разве что с уными заниматься.

– Скоро приедем, – повторил тысяцкий и внезапно добавил: – Ничего не вспоминается?

– Нет. Ни степи, ни князя я не помню, – спокойно, надеюсь, ответил я.

Тень Ратьши, некто в балахоне, поднял на миг голову, накрытую капюшоном, и снова уткнулся себе в ноги. Два же молчаливых воина ничего не сказали, по своему обыкновению. Ратьша непонятно хмыкнул, но я ничего не прибавил. А что мне сказать? Понятное дело, что одна из версий моего появления – это шпионаж в пользу князя Владимира. Или печенегов. Или братьев князя. Или китайской разведки. Никто, разумеется, не забудет, что я появился более чем странным образом, так что догляд за мной будет, я думаю, всегда. Разумеется, некоторое доверие я уже завоевал, но все равно. Никто никогда не сможет мне доверять полностью. Грустная, тяжелая мысль, но верная. Если это помнить, то жить станет намного проще.

– Ладно, может, в самом Киеве что вспомнишь, – спокойно сказал Ратьша.

Шалая мысль вдруг мелькнула у меня, что вдруг он не старается меня расколоть, а в самом деле помочь хочет? Может же быть такое?!

Да что это со мной? Какая муть лезет в голову. Не может такого быть. Такого быть не может. Если бы это был простой воин Ратьша, может статься, и мог бы хотеть помочь. Но не приближенный к Ярославу тысяцкий. Никак не он. Нет.

Костер трещал углями, я прикурил от уголька и лег на спину, глядя в синее небо с первыми, робкими еще белыми огоньками звезд. Я ожидал, что Ратьша не даст мне так легко выйти из разговора, но он уже заговорил с молчаливыми дружинниками о чем-то своем, ему они, само собой, хоть и сдержанно, но отвечали. Мне неинтересно было слышать их разговор. Думал о своем новом доме в Ростове, о том, как там дела, как там моя грозная собака, не забывает ли Поспел покупать продукты и кормить мою нежить и Графа? Да и интересно, не познакомился ли он с Дедом – по детской непосредственности? Почему бы и нет, собственно, Деду скучно, в кои-то веки с кем-то из людей начал общаться, а тот взял да и уехал куда-то. Поневоле загрустишь.

Скверно, конечно, что собака моя в самые первые дни осталась без хозяина, потом не пришлось бы ее снова к себе приучать. Да и баб, опять же, не купил. Да что ты будешь делать, а? В лесу о бабах, с бабами о лесе, чисто лесоруб какой! Куплю, в общем.

Радовало же меня то, что теперь количество выкуренного резко снизилось и пачки сигарет мне в степи хватало на неделю. Тут закурить ни у кого не попросишь, к сожалению, да и не купишь, сколько бы денег у тебя ни было. Двойная выгода. И сигареты дольше не кончатся, и легким полегче. Хотя, конечно, на здешнем воздухе им и так стало значительно легче. Надолго ли? Как-то глупо получается – знаешь и корень проблемы, и последствия, и способ избавиться от части забот, но вместо этого радуешься, что еще остались сигареты. То есть, по сути, тому, что бережно хранишь собственную беду. М-де. Бред какой-то, право слово.

Степи, степи. День за днем, ночь за ночью… Прекрасная, тихая, вечная мудрость. Спокойная и не такая мрачная, которую видишь в густом лесу, в чаще. Иная. Своя. Даже странно, как люди, которые живут здесь, могут быть настолько неистовыми? Хотя чему дивиться-то – люди и в степи остаются людьми. Хотя пока мне кажется, что здешние люди, хотя бы на примере тех, что окружают меня, намного чище и интереснее, чем люди моего века. Опять, значит, философия. А почему бы, собственно, нет?

…Нападений на нас больше не было, а потом, по мере приближения к Киеву, исчезли и разъезды на буграх – видимо, шутки с Владимиром плохо кончались. Добро, значит, человек серьезный и тонкую шутку своего сына может и не понять. Не сегодня завтра мы это узнаем.

– Что скажешь, Ферзь? Дани не везем, а народу взяли как для охраны, – обратился ко мне Ратьша вечером, у костра.

– Ничего не скажу. Только одно – будь поменьше народу, не дошли бы мы до Киева, истрепали бы нас, как собака шкуру, – отвечал я, помолчав немного, – обдумывал смысл вопроса.

– А не думаешь, что Владимир в этом недоброе заподозрит? – не отставал Ратьша.

Странно, что он ко мне-то пристал? Я никаким боком к организации посольства был не причастен.

– Не думаю, тысяцкий. Думал Ярослав, ты и бояре. А я так, еду себе с вами. По приказу, – сказал я.

– Верно, верно. Но что ты делать будешь, если Владимир прогневается? – все вел Ратьша к чему-то своему, шитому, правда, белыми нитками.

– Останусь с тобой, Ратьша. И со всеми. Я с вами приехал, с вами и уеду, если получится, – мне надоели экивоки, и отвечал я почти грубо.

– Добро, наставник, – Ратьша или удовлетворился моими ответами, или понял, что других не получит, и отстал.

И на следующий день мы увидели посады и стены Киева. Все-таки добрались и почти что успешно.

Ратьша, когда до города было уже недалеко, остановил поезд и, собрав людей вокруг себя, обратился к ним со следующей речью:

– В Киеве у нас есть свое подворье, там останется обоз и ратники, которые со мной к князю не пойдут. Если начнут горожане задираться или ротники киевские, не связывайтесь. Лучше вообще с подворья пока ни ногой. Вести мы везем князю грустные, как обернется дело, даже я не скажу. Лучше бы всех вообще оставить за городом, но такого князь уже точно не простит. Так что будем уповать на Бога, ребята, – глядишь, выпустит нас Владимир домой.

– А кто, тысяцкий, пойдет с тобой к князю? – спросил ратник с рассеченным лицом, когда Ратьша позволил спрашивать.

– Пойдут четверо, кроме меня. Святослав и Светозар, – он указал на двух молчунов, – потом пойдет, – имя своей тени в балахоне Ратьша прожевал, но указал на тень рукой, – и пойдет наставник Ферзь. Кому-то эти люди не по сердцу? Если есть такое, говорите сейчас, чтобы потом кости друг другу не мыть. Ну?

– Добро, добро, Ратьша, пусть они идут, лучше не придумаешь, – загудело импровизированное вече.

– А коли так, то кончен совет, едем в Киев! – Ратьша вскочил на коня, речь он держал пеший, и пешими же внимали ему воины, тронул его пятками, и вскоре наш караван, вытянувшись в змею, въезжал в киевские ворота.