Электрический идол - Кэти Роберт Страница 49

Смотрю, как он достает из духовки восхитительно пахнущую запеканку, и сомневаюсь, хочу ли прекратить этот разговор или нет.

–Ты меня не знаешь.

–Ты все время так говоришь.– Он накладывает щедрые порции на две тарелки и подает мне одну.– Мне кажется, мы уже поняли, что я знаю достаточно.

Иду за ним в небольшую столовую. Интерьер здесь такой же минималистичный, как и во всем доме: огромные окна, квадратный стол из стали и мрамора и пустая стена, на которой висит только большое зеркало в раме с черно-белым геометрическим рисунком. Эрос ставит свою тарелку на стол и выходит из комнаты, а через пару минут возвращается с двумя бокалами вина и ставит один из них передо мной. Сидя напротив Эроса, испытываю странное чувство. Будто мы едим в музее.

–Ты точно здесь живешь?

Он бросает на меня взгляд.

–Не все помечают свою территорию, оставляя след из всякого хлама.

Напрягаюсь, но в его словах не слышно осуждения, он лишь констатирует факт.

–Я вовсе не неряха.

–А я говорил про хлам, а не про грязь. Это разные вещи.– Он смотрит в тарелку.– Тем более, я живу здесь один. У меня нет семьи, которая обозначила бы свое присутствие в каждой комнате, как в доме у твоей матери.

–Почему ты все время об этом напоминаешь?– Я готовлюсь заступиться за семью. Пускай мы не всегда ладим, но будь проклята, если позволю кому-то относиться к нам с пренебрежением. Даже Эросу. В особенности ему.

Но он удивляет меня.

–Там чувствуешь себя, как дома. Для меня это… ново.

–Ново,– повторяю я.– Как такое возможно? Сколько тебе – двадцать восемь?

–А ты не знаешь.

Краснею, потому что, конечно, знаю, сколько ему лет. Возможно, до недавнего времени мы не были знакомы лично, но я знаю основные факты обо всех, кто входит в ближний круг Тринадцати.

–Ты не так долго здесь живешь, чтобы забыть дом, в котором вырос.

Он вертит в руках вилку.

–Ты знаешь, кто моя мать. Неужели правда думаешь, что в доме, где я вырос, нашлась хотя бы частица того тепла, что есть в твоем?

–Как в нем будет тепло, если он обставлен, как эта квартира?

–А что не так с этой квартирой?

Указываю на висящее за мной зеркало.

–Зачем здесь все эти зеркала? Могу понять, что в фойе они висят в качестве предметов искусства, а в спальне как фетиш, но они же повсюду.

–А.– Он долго смотрит в тарелку.– Я доверился своему дизайнеру. Так было проще, к тому же у меня нет особых предпочтений.

Этого дизайнера интерьера наняла Афродита. Готова поспорить, что она потратила кругленькую сумму. Медлю, стараясь подобрать слова, чтобы не ранить его.

–Эрос, это твой дом. Ты можешь обставить его, как пожелаешь.

–Разве?– Он кривит губы.– Смотря кого спросить.

Я готова продолжить спор, но задумываюсь, чтобы не выставить себя полной дурой. Очевидно, о ком он говорит. И все же…

–Знаю, что Афродита не очень хорошая мать, но…

Он отвечает мне улыбкой, лишенной привычного обаяния.

–Тут нет никаких но, Психея. Рад, что ты росла там, где чувствуешь себя как дома, а Деметра сохранила это ощущение, даже если с твоим переездом сюда все изменилось. Но мне это незнакомо.– Он вновь приступает к еде, будто вопрос закрыт.

Полагаю, так и есть.

Я в первый же вечер высмеяла его квартиру. И продолжила подшучивать над интерьерными решениями, сочтя, что хотя бы в этом он соответствует стереотипам, которые пытается воплощать. Плейбой-миллионер, у которого денег больше, чем вкуса, и который считает минимализм вершиной стиля. Чем бездушнее, тем лучше.

Но всякий раз, когда он говорит о доме моей матери, в его голосе слышится что-то напоминающее… тоску.

Я снова обвожу столовую взглядом, в голове все идет кругом.

–Ты не будешь против, если я внесу небольшие изменения?– Он вскидывает брови.– Ничего слишком вычурного. Лишь пара мелочей, чтобы здесь остался и мой отпечаток.– Честное слово, не имею ничего против огромного количества зеркал, но нужно чем-то их разбавить.

От улыбки, которой меня одаривает Эрос, сердце начинает трепетать в груди.

–Буду рад.

–Хорошо,– тихо отвечаю я. Мелочь, но она кажется существенной. Стараюсь не раздумывать об этом и принимаюсь за еду.

Ем медленно. Блюдо вкусное, но особенно меня успокаивает молчание. В нем нет напряжения. У меня возникает странное ощущение, что Эрос был бы рад часами сидеть со мной в комнате в полной тишине, если бы ему нечего было мне сказать. Он может притворяться плейбоем, но он не мелет языком, лишь бы насладиться звуком собственного голоса.

Всегда любила тишину. Наверное, это связано с тем, что я жила с разговорчивой матерью и тремя сестрами-болтушками. Они говорят, когда радуются, грустят, злятся и даже когда им скучно. Никто в моей семье не стал бы наслаждаться обедом, не наполнив пространство столовой комментариями и смехом. Это дарит комфорт, но когда мой уровень стресса зашкаливает, это начинает меня тяготить. Мне нравится, что Эросу это не нужно. Поэтому рядом с ним почти чувствую себя в безопасности.

Но я не могу позволить себе это чувство.

Быстро отпиваю из бокала. Я отчаянно хочу узнать кое-что еще. Мне кажется, сейчас самое время спросить об этом.

–Хочу задать один вопрос.

–Возможно, я на него отвечу.

Справедливо. Я проглатываю ком в горле.

–Зачем ты это делаешь? Все то, что тебе приказывает мать? Она ведь не в первый раз требует, чтобы ты принес ей чью-то голову.

–Сердце.

Я моргаю.

–Что?

–Она не требовала принести твою голову. Она потребовала сердце.– Эрос, не глядя на меня, отправляет кусок запеканки в рот.

Я прекрасно понимаю, что он говорит буквально. Почти хохочу от этой мысли, но мне удается сдержаться.

–Твоя мать настоящая стерва.

–Тебе ли судить, Психея.

Готова возразить, но на самом деле Деметра так же коварна и тщеславна, как и Афродита. Не сомневаюсь, что Афродита тоже заставила бы половину Олимпа голодать, будь она заинтересована в этом. А моя мать в ответе за таинственное исчезновение нескольких человек. Пусть не проводилось расследований и тела не были найдены, но уверена, что за этим стоит она.

Просто Деметра больше, чем Афродита, заботится, чтобы следы ее прегрешений было сложнее отыскать. Я поднимаю бокал.

–Справедливо. Но это не ответ.

Он пожимает плечами.

–Все начиналось просто. Она захотела, чтобы я уничтожил последнего Аполлона. Мне тогда, кажется, было семнадцать.