Стеклянный меч - Виктория Авеярд Страница 49

– Я не большой любитель клятв, алых рассветов и всей прочей ерунды, которую вы болтаете, – буркает Кранс, быстро сжимая и разжимая кулак. – Слова меня не впечатляют. Но вы делаете гораздо больше, чем говорите. Насколько я понимаю, я могу предать либо своего босса… либо свою кровь.

«Кровь. Меня».

Его зубы блестят в тусклом свете, сверкая с каждым язвительным словом.

– Даже крысы хотят выбраться из сточной канавы, мисс Бэрроу.

Кранс минует решетку и направляется к поверхности, где нас всех может ожидать смерть.

А я следую за ним.

Я расправляю плечи и поворачиваюсь навстречу звукам города. Безопасный туннель заканчивается. Я никогда раньше не бывала в Причальной гавани, но карты и моего электрического чутья достаточно. Вместе они дают мне картину улиц и электросетей. Я чувствую военные транспорты, которые катят к форту, и огни Барахолки. А главное, город – это то, что я понимаю. Толпа, переулки, сутолока уличной жизни – вот моя маскировка.

Барахолка – тоже рынок, такой же оживленный, как Большие сады в Саммертоне и ярмарочная площадь в Подпорах. Но здесь грязнее и гораздо многолюднее – нет Серебряных владык, зато полным-полно Красных. Меня оглушают крики торговцев. «Идеальное место, чтобы спрятаться». Мы выбираемся на нижнем уровне, среди путаницы лотков и грязных парусиновых навесов. Но здесь нет ни дыма, ни вони – Красные бедны, но не глупы. Достаточно одного взгляда наверх, через забранное решеткой широкое отверстие в потолке, чтобы понять, что на верхних ярусах продают вонючую рыбу и копченое мясо, позволяя запахам уходить в небо. А здесь мы окружены мелочными торговцами, изобретателями, ткачами, и каждый пытается сбыть свои товары покупателям, у которых не найдется и двух монет. Деньги вселяют в людей отчаяние. Торговцы хотят их получить, покупатели – сохранить, и все слепы. Никто не замечает, как несколько опытных воров выбираются из старой дыры в стене. Я знаю, что должна опасаться, но меня, как ни странно, утешает то, что я нахожусь среди своих.

Кранс идет первым, и его мужественная важная походка превращается в хромоту, как у Шейда. Он достает из-под жилета капюшон и прячет лицо. Случайному наблюдателю он покажется согнутым стариком, хотя Кранс – ни то ни другое. Он даже немного поддерживает Шейда, обхватив его одной рукой за плечо, чтобы моему брату было легче идти. Шейду не нужно маскироваться, и он сосредоточен на том, чтобы не споткнуться на неровном земляном полу нижнего яруса Барахолки. Фарли замыкает шествие, и мне приятно знать, что она прикрывает мою спину. При всех ее тайнах, я доверяю ей – не в том, что она разглядит ловушку, а в том, что сумеет выбраться. В мире, где царит предательство, это большее, на что я могу надеяться.

Прошло уже несколько месяцев с тех пор, когда я в последний раз что-то крала. И когда я умыкаю с лотка две угольно-серые шали, мои движения быстры и точны, однако я ощущаю непривычное раскаяние. Кто-то их сделал, кто-то прял шерсть и вязал эти грубые изделия. Кто-то в них нуждается. Но ведь и я тоже. Одна для меня, другая для Кэла. Он быстро берет платок с бахромой и набрасывает его на голову и на плечи, скрывая свои узнаваемые черты. Я делаю то же самое, и вовремя.

Едва оказавшись на переполненном, тускло освещенном рынке, мы проходим мимо доски объявлений. Обычно там висят извещения о продаже, новости, памятные записки, но сегодня эти красные пустяки заклеены сверху широким печатным листом. Возле доски околачиваются несколько ребятишек. Они отрывают клочки бумаги, до которых могут дотянуться, и швыряют ими друг в друга, как снежками. Только девочка с растрепанными черными волосами и босыми смуглыми ногами удосуживается взглянуть на доску. С десятка огромных плакатов на нее смотрят два знакомых лица. Они суровы и мрачны, и надпись наверху, большими черными буквами, гласит: «Их разыскивает король. За терроризм, измену и убийство». Большинство из тех, кто кишит на Барахолке, наверняка неграмотны, но суть ясна и так.

Фотография Кэла – не его официальный портрет, на котором он кажется сильным, величественным и прекрасным. Нет, это зернистая, хотя и отчетливая картинка, кадр с одной из многочисленных камер наблюдения, запечатлевших его незадолго до несостоявшейся казни в Чаше Костей. Лицо измученное – потери и предательства взяли свое, но глаза горят необузданной яростью. На шее вздулись мускулы. На воротнике засохшая кровь. Кэл выглядит настоящим убийцей, чего и добивается Мэйвен. Плакаты в нижней части доски ободраны или покрыты надписями – угловатые торопливые буквы вдавлены слишком сильно, чтоб их можно было толком разобрать. «Цареубийца, изгнанник». Бумага порвана, как будто кто-то пытался в гневе пустить кровь фотографии. А среди этих надписей – другие. «Найди его, найди его, найди его».

Моя фотография тоже взята с камеры в Чаше Костей. Я прекрасно знаю, в какой момент. Незадолго до того как я вышла на арену. В ту минуту, когда Лукас получил пулю в голову, а я стояла у ворот и слушала. Тогда я поняла, что тоже умру, но, главное, мне стало ясно, что я бесполезна. Со мной был ныне покойный Арвен, который душил меня, превращая в ничто. Мои глаза на фотографии широко распахнуты, полны страха, я кажусь маленькой. На этом снимке – не девочка-молния, а просто испуганный подросток. Человек, которого никто не станет поддерживать, уж тем более защищать. Не сомневаюсь, Мэйвен сам выбрал фотографию, которая выражала именно то, что ему хотелось. Но не всех можно одурачить. Некоторые хоть на секунду успели увидеть мою силу, мою молнию, прежде чем трансляция прервалась. Некоторым известно, кто я такая, и они написали это прямо на плакатах, чтобы все видели.

«Красная королева. Девочка-молния. Она жива. Восстаньте, алые как рассвет. Восстаньте. Восстаньте. Восстаньте».

Каждое слово – как клеймо, раскаленное добела. Но мы не можем медлить у доски, оклеенной плакатами о розыске. Я подталкиваю Кэла и направляю его прочь от этого жестокого зрелища. Он отходит и вслед за Шейдом и Крансом направляется сквозь бурлящую толпу. Я подавляю желание прикоснуться к нему, в попытке снять хотя бы часть бремени с плеч Кэла. Как бы я ни хотела дотронуться до него, делать этого нельзя. Я должна смотреть вперед, а не на пламя свергнутого принца. Должна заморозить свое сердце и не пускать туда единственного человека, который пытается его воспламенить.

Пройти по рынку проще, чем я думала. Красный рынок не интересует важных особ, поэтому на нижних уровнях мало камер и сотрудников безопасности. Но я не зеваю и нащупываю несколько линий наблюдения, которые каким-то образом проникают сквозь хаотично стоящие лотки и навесы. Жаль, что нельзя просто их вырубить, вместо того чтобы неуклюже огибать, но это слишком опасно. Загадочное отключение электричества обязательно привлечет внимание. Охранники здесь выглядят еще более гнетуще – черные формы сотрудников безопасности особенно заметны. По мере того как мы пробираемся по ярусам Барахолки, устремляясь наверх, их становится все больше. Большинство со скукой смотрит на суету Красных, но некоторые держат ухо востро. Они так и рыщут взглядом по толпе.

– Пригнись, – шепчу я, живо схватив Кэла за запястье.

Прикосновение воспламеняет мои нервы, пробежав до самого плеча и вынудив поспешно отстраниться.