Прости меня луна - Татьяна Абалова Страница 49

— Царствие им небесное! — произнесла тогда Шарлотта и, понизив голос, открыла ужасающие подробности последних лет жизни представительниц знатного рода. — Сгореть в собственном замке! Правда, осталась от былого величия всего лишь часть, и ту растащили-разворовали.

— Угас древний род, — вздохнула Карли. Ее огромные телеса пришли в волнение, когда она наклонилась к леди Алель. — Вот и мы с Шарло боимся, что после никакого следа не оставим. Я сильно жалею, что не удосужилась обзавестись хотя бы бастардом.

— Но тогда мы жили чаяниями нашей Елизаветы, — вставила свое младшая из сестер. — Нам было не до любовных терзаний.

— А Эдуард и Уильям? — напомнила о племянниках вдова. — Разве они не достойные представители лорийского рода, пусть и по матери?

— Нынешние короли Эрии и Андаута нас особо не привечают, хоть и одной с нами крови. Вежливые, отзывчивые — это да, но… чужие. А хочется чего-то своего, принадлежащего только нам, взлелеянного и дарящего тепло в ответ. Стефания — одинокая душа, милая девочка, которая стала роднее родных. Я, как самая старшая из южной ветви лорийского рода и носитель титула, намереваюсь удочерить сироту, чтобы она выбрала достойного жениха.

— Приданое ей, считай, уже собрали, — с воодушевлением добавила Шарлотта, — такое не грех и принцу преподнести. Стефания Лорийская! Звучит? Уже и поверенного пригласили. Как только утрясем дела, из-за которых в поездку отправились, так сразу и подпишем документы

— Наверное, уже и жертву наметили? — глаза у леди Алель загорелись. Будет о чем посплетничать со следующими гостями замка Шовеллер.

— Вот с этим пока не получается, — печально вздохнула Карлетта. — Мы все в сторону Генриха Эрийского посматривали.

— Он тогда так кстати от брака с Лунной царевной отказался, — встряла Шарлотта.

— Но сгинул, бедняжка, в Дохо. И зачем его понесло на границу с Белым Безмолвием? — Карли поднесла платочек к глазам.

— Говорят, контрабандисты лавину на пограничников спустили, — Шарло понизила голос. — Так во всяком случае послам объявили. Не нашли даже клочка от одежды. В королевской усыпальнице гроб пустой стоит. Имя на камне выгравировали и все на этом.

— А все Эдуард виноват, — платок спрятался в складках платья. — Воспитывал сына чересчур вольно. Генрих в столице почти не появлялся.

— Мы на похоронах короля Артура его в последний раз видели.

Пока сестры наперебой рассказывали о несчастьях королевского двора, Алель едва сдерживала улыбку. Пусть оборванка Свон, что пустила жизнь Канарда и Маларкея под откос, потеряв сына, испытывает ту же боль, что столько лет мучает мать близнецов.

«Око за око, жизнь за жизнь».

Хотя вдова слышала историю пропажи эрийского наследника десятки раз, вновь почувствовать сладость отмщения оказалось приятно.

* * *

Разговор, наметку которому в первый день только дали, к вящему удовольствию сестер продолжился. И ведь как вовремя леди Алель похвалила их воспитанницу!

— Не будем скрывать, что именно из-за Стефании мы приехали в ваш гостеприимный дом, — вкрадчиво начала Карлетта. — Ведь у тебя, милая, Дак до сих пор в холостяках ходит? Почему бы ему на нашу девочку не взглянуть? И собой хороша, и приданое богатое.

— Этот увалень? Да он вдвое старше вашей воспитанницы, — первое, что пришло на ум вдове. Ее сыну взять замуж сироту безродную? Не бывать этому! Хотя надо послушать, что предложат взамен…

— Сама знаешь, что не в возрасте дело.

— Мы их в родственные королевские дворы введем, тебя туда же на правах матери пригласим, — принялась соблазнять Шарло, не без удовольствия замечая, как загораются глаза Алель. — И нашему дворцу в Южной Лории пора бы ожить. Смехом и детскими голосами заполниться. Опять-таки, твой Дак весьма дружен с эрийской семьей, все на пользу…

— Красота и ум нашей девочки быстро в твоем увальне кровь разожгут, — Карли была прямолинейна. — Хватит вам киснуть на задворках.

«И нос зятьям утру!»

На том и сговорились. Осталось лишь Дака убедить, что Стефания — хорошая партия. Сами сестры тут же заверили сомневающуюся мать, что сын не успеет и глазом моргнуть, как перейдет из партии холостяков в женихи.

На следующий день вдова графа Себастьяна, расположившись с гостьями в беседке, с особым пристрастием рассматривала будущую сноху, которая, приодевшись и прихорошившись, вновь резвилась с собаками, выгодно показывая и веселый нрав, и приятную взору фигуру. Заговорщицы выбрали место прогулки подопечной совсем не случайно: окна кабинета Дака выходили как раз на эту часть парка. И отсюда, со стороны пруда с лилиями, было очень хорошо видно, как он в задумчивости застыл у окна.

Вечером Стефания заглянула в кабинет, в котором по обычаю прятался хозяин дома. Следом вошли служанки, принесли поднос со сладостями и яо-кунским напитком.

Дак, сидящий за столом с бумагами, поднял удивленные глаза, но противиться действиям неожиданной гостьи не стал. Слишком давно у него не было женщины, что немало способствовало его снисходительности по отношению к заговорщицам, чьи замыслы он раскусил чуть ли не сразу, как они переступили порог.

Что говорить? Воспитанница лорийских дам действительно была чудо как хороша. Все как он любил: круглое лицо, ясные глаза, пухлые губы, мягкая (он буквально почувствовал, какая она мягкая) грудь…

«Черт! Сломался карандаш!», — Дак оторопело смотрел на обломки грифеля, потом поднял глаза на Стефанию (и имя-то какое красивое!) и заметил мягкую улыбку, которая заставила сердце биться часто-часто.

— Вы без устали работаете, — произнесла девушка, и душа Дака запела — даже голос был таким, как он любил: теплым, вкрадчивым, без повелительно-истерических ноток родной матушки. — Я решила позаботиться о вас.

Незаметным жестом отослав служанок, Стефания сама налила в фарфоровую чашку золотистый яо-кун. По кабинету поплыл сладкий аромат. Дак сглотнул вязкую слюну. Пригубил горячий напиток, который погнал по жилам кровь, отставил чашку в сторону и притянул к себе девушку.

Ее губы пахли счастьем.

Утро он встретил на измятых простынях с капельками девственной крови.

Смотрел в белый потолок, по которому прыгали солнечные зайчики, и улыбался как идиот.

Целый день Стефания от него бегала, а ночью Дак, изнемогая от желания и кучи вопросов, которые роились в голове, поскребся в ее дверь.

«Пусть ответит, хочет ли она меня, или, испугавшись того, что я сотворил прошлой ночью, затаила обиду? Я приму любое наказание. Я… я готов жениться».

Она чуть приоткрыла дверь, но сама не показалась.

Он потоптался у порога в нерешительности, мучительно размышляя, что сей поступок значит: Стефания не желает его видеть или наоборот — приглашает войти, и все-таки распахнул дверь. Она стояла в центре комнаты абсолютно обнаженная и тянула к нему руки.