Обрученные - Элли Каунди Страница 49

«Здесь может быть несколько причин, — думаю я про себя. — С чего начать? Я прятала артефакты, читала украденные стихи, училась писать. Влюбилась в человека, который не является моей парой, и скрываю это от моей официальной пары».

— Я не знаю, — отвечаю я.

Она смеется:

— О, Кассия, вы были так правдивы, когда мы беседовали в прошлый раз. Мне следовало знать, что так будет не всегда. — Она указывает мне на место рядом с ней. — Садитесь.

Я повинуюсь. Солнце почти в зените, свет безжалостный. Ее кожа выглядит тонкой, как бумага, и покрыта испариной. Весь ее силуэт кажется смазанным, а униформа и знаки отличия выглядят не так весомо, как в прошлый раз. Я повторяю себе, что не испугаюсь и не отдам ничего, особенно Кая.

— Не надо быть слишком скромной, — говорит она. — Вы не можете не знать, как высоко был оценен ваш тест по сортировке.

Слава богу! Так она здесь только поэтому? А как насчет нарушения?

— Вы получили лучшую оценку года. Все департаменты теперь борются за то, чтобы вы получили назначение на работу у них. И мы в нашем Департаменте подбора пар тоже всегда ищем хороших сортировщиков.

Она улыбается мне. Как и в прошлый раз, она предлагает мне утешение и облегчение, намекая на мое будущее высокое положение в Обществе. Интересно, почему я так ненавижу ее.

В следующий момент я это понимаю.

— Конечно, — говорит она, на этот раз с оттенком огорчения и сожаления, — мне пришлось сказать чиновникам, которые проводили тест, что, если мы не увидим изменения в некоторых ваших личных отношениях, мы не сможем принять вас на роботу в наш департамент. И мне пришлось напомнить им, что вы можете не подойти и другим департаментам, если эти отношения продолжатся.

Говоря все это, она не смотрит на меня. Она смотрит на фонтан в центре лужайки, и я внезапно замечаю, что он совершенно сух. Затем она переводит взгляд на меня, и мое сердце начинает бешено биться, отдаваясь в кончиках пальцев.

Она знает. По крайней мере, что-то, если не все.

— Кассия, — говорит она вкрадчиво, — у тинейджеров горячая кровь. Бунтарство — это болезнь роста. Я просматривала ваши данные и убедилась, что вам в какой-то мере свойственны подобные чувства.

— Я не знаю, о чем вы говорите.

— Знаете, Кассия. Но здесь не о чем беспокоиться. Вы можете питать чувства к Каю сейчас, но девяносто пять процентов в пользу того, что к моменту, когда вам исполнится двадцать один, эти чувства исчезнут.

— Кай и я просто друзья. Мы партнеры по восхождению.

— А знаете ли вы, что это случается довольно часто? — спрашивает чиновница, делая вид, что ее это забавляет. — Почти семьдесят пять процентов тинейджеров, которые уже обручены, имеют юношеские увлечения. И большинство из них случается примерно в пределах года после Обручения. Для нас это не является неожиданностью.

Больше всего я ненавижу власти именно за это. Они делают вид, что все знали наперед, что они меня знали. На самом деле они меня никогда не видели — только мои данные на экране.

— Обычно все, что мы делаем в таких случаях, — улыбаемся и предоставляем событиям идти своим чередом. Но ваш случай сложнее, потому что у Кая статус «Отклонение от нормы». Увлечься полноправным членом нашего Общества — это одно дело. Для вас двоих все обстоит иначе. Если ваши отношения будут развиваться, вы тоже можете получить статус «Отклонение». Кая Макхэма, конечно, отправят обратно в Отдаленные провинции. — Моя кровь леденеет, но она еще меня не добила. Она облизывает губы, такие же сухие, как фонтан позади нее. — Вы понимаете?

— Я не могу перестать с ним разговаривать. Он мой партнер по восхождению. И мы живем по соседству...

Она прерывает меня:

— Конечно, вы можете с ним разговаривать. Но ость черта, которую вам нельзя переступать. Например, поцелуи. — Она улыбается мне. — Вы же не хотите, чтобы Ксандер узнал об этом? Вы же не хотите потерять его, не правда ли?

Я злюсь, и, по-видимому, это написано на моем лице. Но она права. Я не хочу потерять Ксандера.

— Кассия, а вы не жалеете о своем решении быть Обрученной? Может быть, вы хотите остаться одна?

— Дело не в этом.

— Тогда в чем?

— Я думаю, люди должны иметь возможность сами выбирать свою пару, — говорю я сбивчиво.

— Но чем это закончится, Кассия? — спрашивает она. Ее голос звучит терпеливо. — Потом вы скажете, что люди имеют право сами решать, сколько иметь детей, и где они хотят жить, и когда они хотят умереть.

Я молчу, но не потому, что я согласна. Я думаю о дедушке. «Покорно в ночь навек не уходи...»

— Какое нарушение я совершила?

— Простите?

— Когда меня вызвали из класса через порт, в сообщении было сказано, что я совершила нарушение.

Чиновница смеется. Ее смех звучит легко и тепло, но будто холодные иголки втыкают в кожу моей головы.

— О, это была ошибка. Еще одна, оказывается. Похоже, они все время случаются, когда дело касастся вас. — Она наклоняется немного ближе. — Вы не совершали нарушения, Кассия. Пока.

Она встает. Я смотрю на сухой фонтан, изо всех сил желая ему воды.

— Вы предупреждены, Кассия. Вы понимаете?

— Я понимаю, — отвечаю я чиновнице. В этих словах — не все ложь. Отчасти я ее понимаю. Я знаю, почему она и ей подобные обязаны охранять такие ценности, как стабильность в Обществе и существующий порядок вещей; какая-то часть моего сознания уважает это. Но я эти ценности ненавижу.

Встретив, наконец, ее взгляд, я читаю в нем удовлетворение. Она знает, что победила. Она видит по моим глазам, что я не подвергну Кая еще большему риску.

— Здесь для тебя посылка, — с нетерпением сообщает Брэм, когда я возвращаюсь домой. — Какой-то человек принес ее. Наверное, там что-то хорошее. Чтобы получить ее, мне пришлось оставить им отпечатки пальцев в датаподе.

Он идет за мной на кухню, где на столе лежит маленький пакетик. Глядя на мягкую коричневую оберточную бумагу, я думаю о том, сколько слов о своей истории мог бы написать на ней Кай. Но он не может больше этого делать. Это слишком опасно.

И все равно я осторожно убираю бумагу. Разворачиваю медленно, чтобы потянуть время. Брэм почти вне себя:

— Ну, скорее же! Скорее!

Не каждый же день приносят посылки. Увидев содержимое пакета, мы оба вздыхаем. Брэм — от разочарования, я — от чего-то другого, что трудно определить. Сожаление? Ностальгия?

Это кусочек ткани от моего платья, в котором я была на моем Банкете обручения. По традиции они поместили шелк между двумя пластинками чистого стекла, окаймленными узкой серебряной рамкой. И стекло, и атлас отражают свет, ослепив меня на момент и напомнив о стеклянном зеркальце в потерянном навсегда медальоне. Я впиваюсь взглядом в ткань, стараясь вспомнить тот вечер, когда мы все были розовыми, и красными, и золотыми, и зелеными, и сиреневыми, и голубыми.