Охотящиеся в ночи - Яна Алексеева Страница 49

Разгладив ткань на плечах и бедрах, я неспешно направилась к Центральному парку, соблюдая, так сказать, минимальные требования маскарада. Длинный подол путался в траве, распугивая цикад, тень от козырька скрывала цвет и разрез моих глаз. Еще я старательно не улыбалась. Так что попавшаяся мне навстречу девица в мини, похожем на пояс, и с огромной цветастой сумкой не заметила ничего особенного. Я с наслаждением втянула ее аромат. Чистый, однозначный, яростный… слегка мускусный. Она просто истекала ожиданием встречи с любовником.

Ах, я тоже… хочу… Тьфу! Меня передернуло. Я тенью проскользнула по асфальтовым задворкам торгового центра, между жалобно шелестящими деревьями и исписанными граффити заборами. В общем-то можно было и не прятаться, полуденное безлюдье позволяло незаметно пробраться к месту дислокации. Осторожничать пришлось только у самого дома, прокравшись по стеночке и нырнув в окно.

С соседями мне никогда не везло. В этот раз за стеной оказалась пожилая пара. Люди пенсионного возраста очень любопытны, когда им нечего делать. А эти двое еще и собак не любили, усиленно гоняя дворняжек, приваживаемых сентиментальной мамашей-одиночкой со второго этажа. У мамаши где-то в родне затесались Охотящиеся в ночи. Поколений шесть назад, но флер сохранился, позволяя и женщине и ее сынишке находить взаимопонимание с бродячими стаями. Кстати, мелкий — тот еще волчонок. Оболтус семи лет, лезущий во все щели, готовый из любопытства даже в бетономешалку забраться. Я его оттуда вытащила конечно же и злобно нашипела, встряхивая лыбящегося нахала за шиворот и едва не срываясь на рычание. И вручила матери с нецензурным напутствием.

В общем, как-то я встряла в вялотекущие разборки соседей, когда пожилая седовласая фурия в пестром халате с маками по подолу расстреливала из духовой винтовки пару мелких рыжих шавок. Собственно, в тот момент я вышла из-за угла дома и одна пулька, отрикошетив от кирпича, едва не выбила мне глаз. Подавшись назад, я увернулась, потом в три прыжка домчалась до чокнутой старухи, вырвала винтовку и переломила об колено. Ну, понятно, не в прямом смысле, но приклад и затвор все же покорежила. С фурией и ее мужем-подкаблучником у меня с тех пор вооруженный нейтралитет. Все прочие просто не заслуживают внимания. Раздражающе жизнерадостная парочка студентов; новоиспеченная ячейка общества, от кроватных экзерсисов которой с потолка сыпется штукатурка; степенное семейство с папой-полковником и тремя детьми, ходящими просто-таки по струнке…

Скучные, обычные, раздражающие. И с ними отношения складываются по правилам общежития: они меня не трогают — я их не убиваю. Самое приятное в этой ситуации оказалось то, что они меня не боялись. Не было в них инстинктивного, глубинного неприятия моей нечеловеческой сущности.

Сложные, переплетающиеся нити запахов окутывали дом, как тонкая сеть протоптанных цветных дорожек. Вот старые следы бывшей хозяйки, вот — мага-полукровки из огненных, тут видны отпечатки захаживающей соседки. Вот новые — опять эта старуха под окнами крутилась, да только без толку. Ничего она не найдет. Забавная такая, все вынюхивает. А вот фигушки ей, а не сплетни! Крутился во дворе и под дверью волчонок со второго этажа, бегали мимо спешащие на пляж девицы. Собачьи метки приглушались тянущимися от дороги бензиновыми ароматами.

Объемный мир ароматных сетей пульсировал в ритме бьющейся между берегов реки. Новые и новые потоки влажного дыхания, плывущие с северных верховий, накладывались на старые, рисуя сложную мозаику жизни речного города, стоящего на месте и одновременно постоянно движущегося. То, что было, то, что будет, людское и волшебное, техническое и природное… Слой за слоем волны затекали одна на другую, выстраивая в сознании картину окружающего мира. Невидимую, но ощутимую всем телом и душой… Иногда выдохи сменялись вдохами и приносили с собой запахи другого мира: соленые, оставляющие на губах белый налет, который так и тянет слизнуть языком и поделиться знанием и вкусом с тем, кто прячется внутри. Вцепиться в жаркие потоки, дрожащие над землей, и взлететь, окинуть пристальным взглядом раскинутую по степи паутину, уловить пульс, подчинить его и познать, принимая в себя память тела и души. Найти неправильность в четкой, симметричной картине прошлого и настоящего, поймать ее!

Тусклый огонек, мерцающий в воспарившем вслед за солнцем и ветром сознании, неожиданно полыхнул обжигающе-алым пламенем. Резкая, режущая на куски боль заставила отшатнуться, и я стремительно рухнула вниз, в забывшее, как надо дышать, тело, замершее у окна.

Сведенные судорогой белые пальцы, вцепившиеся в подоконник, крошащаяся под когтями штукатурка.

Боль, кровь, отчаяние, страх…

Чьи? И что вообще происходит? От навалившейся слабости закружилась голова. Ненавижу такие вот вещи. Когда кажется, что уже все про себя знаешь, все возможности учтены и выявлены, вдруг что-то в тебе собирается — и раз! Выдает нечто невозможное, непонятное… И что с этим делать, абсолютно неясно.

На подгибающихся ногах я добралась до табуретки, съежилась, обнимая себя руками, и поняла, что меня буквально колотит от озноба. При сорокаградусной жаре. Так что же это было?

Проведем ревизию, не откладывая в долгий ящик. Я — полукровка, так и не сошедшая с ума, чудом пережившая оборванный ритуал на крови. Дальше — высший оборотень, Охотящаяся в ночи. Одиночка без семьи и рода, одинокий охотник. Мое призвание — рвать и убивать. Однако я умею видеть магию. Я легко читаю запахи прошлого и истинную суть живых существ, прошла слияние с родовой памятью, и она говорит со мной. Но я не знаю своего отца. Я могу охотиться на прошлое, читать и понимать то, что сохраняет память вещей, и интерпретировать инстинктивное знание в реальные слова. Я неконтролируемо проваливаюсь куда-то вовне и вижу — да, что поделать — вещие сны.

Я поймала на крючок демона и смогла пережить встречу с ним.

Я разделила силу с Пьющим кровь, добровольно признав его альфой и омегой собственного существования.

И я читаю мир… Ну хорошо, небольшой его кусок.

Что теперь? Бурчащий желудок подсказал. Есть пора. Но все же надо принять более человеческий вид. Обернувшись, я окинула себя критичным взглядом. В мутном окне отразилась перекошенная улыбка, выдающиеся вперед клыки придавали лицу жутковатый вид. Желто-оранжевая радужка блеснула хищными искрами, болезненно-пепельные волосы выбелили стекло. Тени деревьев плясали во дворе, шелестя листвой, заставляя щуриться, когда сквозь них пробивался свет. Казалось, что в стекле отражался призрак.

Прикрыв глаза, я покатала между пальцами колечко. Кожу покалывало. Вздохнув, натянула серебряную полоску на положенное место. С чего меня вообще потянуло его снять? Еле нашла — завалилось в щель между подоконником и стеной.

Вновь посмотрела в стекло. Все в порядке, смутный силуэт сероглазой, светловолосой и в целом на редкость неприметной девушки снова со мной, подмигивает в ответ из оконного проема.

Так, а теперь что там у нас в холодильнике?

Вытащив из надрывно гудящего агрегата шмат мяса, располовинила его здоровым ножом. Кусок поменьше шваркнула на сковороду, увесистое чугунное наследие тяжелого советского прошлого. Язычки пламени заплясали вокруг конфорки, добавляя сухого жара в и без того горячий воздух кухни. Как в духовке, право слово.