Рыцари темного леса - Дэвид Геммел Страница 48

— Элодан! Я слышал, будто ты умер, и рад, что известие оказалось ложным. Ты уж прости меня — с годами я стал забывчив. В последний раз я видел тебя в серебристых доспехах и шлеме с темным плюмажем.

— Это было давно, Гвидион. В прошлой жизни. Мир с тех пор изменился, и не в лучшую сторону.

Гвидион налил кипятка в медный горшок. Добавил сушеных листьев и размешал все деревянной ложкой. Дав чаю немного настояться, он разлил его в три кружки.

— Что привело тебя сюда? — спросил он Элодана.

— Я надеюсь, что чародей отрастит мне новую руку. Лемфада говорит, он всемогущ.

— Как вы нашли нас?

— Я немного знаком с Цветами, — усмехнулся Лемфада. — Главные мне пока не даются, но в Желтом я двигаюсь свободно. Я чувствовал, что Руад в лесу, но не знал, где — знал только, что это к востоку от того места, где жил я. Потом мы услышали о целителе, чародее и трех золотых собаках. Я видел, как Руад трудился над ними, и понял, что это он. Вы думаете, он рассердится за то, что я его отыскал?

— Нет, не думаю, но он перенес тяжкую утрату. И ты, возможно, найдешь, что он… изменился. Будь терпелив, Лемфада, а ты, Элодан, не жди слишком многого. Руад — чародей великой силы, но есть вещи, недоступные человеку.

— Я не очень-то и надеялся, Гвидион. Но поживем — увидим.

— Желтый, — сказал Гвидион, обращаясь к Лемфаде, — удивительный цвет. Я постигал свою науку таким же образом. Это цвет мечты.

— Но у него нет власти, — заметил Лемфада.

— Ошибаешься. Желтый указывает нам дорогу ко всем прочим цветам. Без него не было бы ни целителей, ни чародеев, ни провидцев. Когда ты в Желтом, какой цвет открывается тебе на его краю?

— Я не вижу никакого, сударь.

— Со временем, этот другой цвет сам поманит тебя, когда будешь находиться в Желтом. У меня это был Зеленый, и я стал целителем; у таких, как Руад, это Черный, у некоторых, как ни печально, Красный. Но к цвету твоей жизни, будь он во благо или во зло, тебя приводит Желтый.

— Значит, Цвета управляют всеми людьми, даже если те не чародеи?

— Конечно. Цвета — это жизнь. Посмотри на Элодана. В какой цвет одета его душа?

Элодан промолчал. А Лемфада сказал:

— Не знаю. Как это можно угадать?

— Тут волшебства не требуется, мой мальчик. Крестьянин — это человек, любящий землю и ее плоды. Его цвет — Зеленый, цвет роста и жизни. Ну а воин? Какой цвет может сопутствовать человеку, который рубит своих ближних острым мечом, бьет их палицей и пронзает копьем? Цвет Элодана — Красный, и он это знает. Всегда знал. Прав ли я, первый боец короля?

— Воины всегда нужны, — пожал плечами Элодан. — Я не стыжусь, что… был таким.

— Но ведь ты стал воином не потому, что они всегда нужны. Ты стал им потому, что любил драться.

— Верно. Значит, я дурной человек?

— Нет, но и не святой. — Гвидион густо покраснел. — Прости, Элодан. Я не имел права читать тебе мораль, но ведь почти всю свою жизнь я лечу раны, нанесенные мечами, топорами и стрелами, всю жизнь имею дело с последствиями ненависти, похоти и алчности. Я знаю, что ты не злой человек, но мне противны все люди с мечами. Однако уже поздно. Отдыхайте, а с Руадом потолкуете утром.

Через несколько мгновений Эррин пришел в себя и сел. Убадай помог ему подняться, сказав с ухмылкой:

— Челюсть сильно плохая.

Эррина шатнуло.

— Извините, — сказала Шира. — Я думала, вы успеете заслониться. Вы так быстро двигались, когда сражались со зверем. Вам больно?

— Серьезно пострадала только моя гордость. Можно я присяду?

— Не здесь. — Убадай кивнул на трупы. — Кровь привлечет других зверей — волков, львов, кто знает? Садись на моего коня.

— Твой конь убежал, как только ты спешился, — заметила Шира.

— Час от часу не легче. — Убадай, оглядевшись, указал на ближний холм. — Там должны быть пещеры и много зверья. Нам везет на зверей. — Он снял поклажу с убитого коня Эррина, а Шира достала свою тощую котомку из убежища под поваленным деревом. Эррин, опираясь на номада, медленно двинулся в гору, но свежий воздух вскоре оживил его. На холме, как и обещал Убадай, оказалось много мелких пещер. Номад заглянул в одну, с южной стороны, и тут же попятился, сказав: — Медведь. — Вторая пещера была свободна, и Убадай, набрав дров, развел в ней костер.

Шира, отогревшись, сказала Эррину:

— Мне. Право же, очень жаль.

— Не стоит, — пожал плечами он. — Я никогда не умел защищаться. Мой учитель фехтования говорил, что запястья у меня, как сырой лук-порей.

— Со зверем вы управились очень умело — ваш меч едва не выпотрошил его.

— Зверь все равно подыхал, — вмешался Убадай, — ты могла бы убить его своей веткой.

— Что ты хочешь этим сказать? — вознегодовал Эррин.

— Больной был, наверное. Когда убивал коня, он не нападал. Просто споткнулся.

— Хорошее дело, — вздохнул Эррин. — Отважный рыцарь убивает полудохлого зверя. Песню об этом, пожалуй, не сочинишь, однако мне он больным не показался.

— Нет, это правда, — сказала Шира. — Грудь у него была совсем синяя, и он валился с ног.

— Шкура тонкая, — подтвердил Убадай. — Не годится для холодов.

— Может быть, хватит его жалеть? — сказал Эррин. — Нашли тоже бедного больного зайчика.

— Сидите тут, я поищу коня.

Убадай вышел, а Шира подбросила дров в огонь.

— Это ничего, что зверь был слаб, Эррин. Вы храбро вступили с ним в бой и выхватили меня из-под его когтей с невероятной быстротой.

— Мне самому понравилось, — улыбнулся Эррин и хотел рассказать ей о волшебном поясе, но воздержался: ведь так приятно побыть немного в героях. Сходство Ширы с сестрой поражало его: те же большие глаза и полные губы, тот же проницательный взгляд. Шира выше ростом, волосы у нее короче и больше вьются, но в их родстве никто бы не усомнился.

— Что случилось? — спросила Шира, заметив, как он переменился в лице.

— Ничего. Может быть, вы хотели бы поесть?

— Не сейчас. Я еще не пришла в себя после битвы.

— Вы поступили очень смело, выйдя против такого чудища с головней. Незабываемое было зрелище.

— Я не успела воспользоваться луком, да и расстояние не позволяло. Вы очень ловко бросили зверю своего коня.

— Я тут ни при чем. Бедная животина просто хотела осадить и не устояла. — Эррин отвел глаза, и между ними воцарилось молчание. — Знаете… что касается Дианы…

— Не будем говорить об этом, — с посуровевшим лицом прервала она.