Юлианна, или Игра в «Дочки-мачехи» - Юлия Вознесенская Страница 48

— Ну так едем, Сухарик? — спросила Гуля.

— Едем, Ватрушка!

В храм они приехали даже раньше, чем за час до службы, но батюшка оказался в храме. Гуля смело пошла к нему и сказала:

— Отец Вадим, благословите! Батюшка, вот эта моя подружка, ее Кира зовут, сегодня уверовала в Бога. Вы можете с ней немного поговорить?

— Прямо сегодня уверовала? — с улыбкой спросил отец Вадим.

— Ну да! Час назад.

— Ну, тогда самое время нам с нею побеседовать. А ты, пока мы будем с твоей подружкой разговаривать, погуляй возле храма. Или, если хочешь, помоги нашим старушкам.

Кира немного испугалась, но Гуля ее успокоила:

— Я тут рядом буду, не волнуйся! — и пошла к старушкам, которые тут же приставили ее чистить закапанный воском подсвечник.

Отец Вадим и Кира уселись на лавочке в уголке храма и стали беседовать. Кира без утайки рассказала ему все, что с нею произошло. Отец Вадим, вместо того, чтобы ее поругать, вдруг стал расспрашивать Киру о ее дружбе с Юлианнами и вообще о ее жизни. Она даже рассказала батюшке историю Кутьки, и он смеялся, услышав, что щенок жил так долго и счастливо в домике с зайчатами. Они проговорили почти целый час. И отец Вадим подтвердил Кире, что Бог есть Любовь, и что Он ее, Киру, любит ничуть не меньше, чем Юлианн. Кира поверила и успокоилась. Однако батюшка, вопреки ее ожиданиям, не предложил ей немедленно креститься, а посоветовал сначала походить на уроки Закона Божьего в воскресную школу и дал ей записку к директору этой школы. Но он пригласил ее приходить к нему еще, в любой день приходить, особенно если на душе у нее опять будет тяжело. И посоветовал начать ходить в храм на службы.

— Я такая счастливая, подружечка моя Ватрушечка! — сказала Кира Гуле, когда они ехали на трамвае через Ушаковский мост. — Мне кажется, что теперь у меня все будет по-другому!

— Дай Бог! — важно ответила Гуля. — Может, ты после крещения хоть немножко поправишься, бедный мой Сухарик!

— Не дождешься! — по привычке ответила Кира.

На другой же день Кира пришла рано утром в Предтеченский храм и выстояла всю обедню. С трудом, но выстояла. А пока стояла, думала: «Вот Юлианны приедут, узнают и на радостях простят меня! Ой, прости меня, Господи, что я так думаю! Нет-нет, я не только из-за них сюда пришла, но и из-за Тебя! Я так хочу, чтобы Ты и меня тоже хоть немножечко полюбил!» И назавтра она тоже пошла на службу, только уже на вечернюю, и послезавтра — на литургию… А через три дня Кира передумала и пошла вместо храма на дискотеку. Там ее кто-то обидел, или ей так показалось, потому что на нее вдруг жуткая тоска навалилась и вспомнилось все плохое, что случилось с нею за ее недолгую жизнь, и она с дискотеки ушла домой — плакать. А на другой день она пошла утром на литургию, а вечером — в этот же день! — еще и на вечернюю службу. Народу в церкви было немного, и она тихо простояла в уголке всю службу до самого конца. А на другой день ее пригласила на вечеринку одноклассница, и там было очень-очень весело! Так Киру еще долго мотало от христианской жизни к просто веселой жизни. И как-то она в очередном приступе раскаяния принялась жаловаться сама на себя отцу Вадиму.

— Понимаете, батюшка, — сказала Кира. — В Бога-то я верю, а вот в себя не верю ни капельки!

— Ну, это у тебя правильное устроение духа! — улыбнулся отец Вадим. — Тебе, Кира, сейчас надо регулярно ходить в воскресную школу, слушать Закон Божий. Подготовишься, и перед Пасхой я тебя покрещу. Только тогда твоя душевная жизнь придет в равновесие, и ты с Божьей помощью сама с собой помиришься.

— А с Юлианнами?

— И с ними — тоже. Это такая радость — крещение подруги, что в этой радости сами собой растают ваши взаимные прегрешения. Но мне почему-то кажется, что они тебя простят гораздо раньше!

— Раз вы так говорите — значит, так и будет, — кивнула Кира. На душе у нее стало легче, хотя она и догадывалась, что путь ее к Крещению будет совсем не простым.

Между тем Жанна, разузнав о часовне, ничего предпринимать не стала и даже как будто думать о ней забыла.

Этим был очень недоволен Жан и всячески теребил хозяйку:

— Надо любой ценой срочно сорвать строительство часовни! Надо ее сжечь, спалить дотла!

— Отстань, Жан! Нет у меня никакого желания идти часовни жечь, что я тебе — комиссар большевистский? Наоборот, пускай девчонки возятся со своей часовней и у меня сейчас под ногами не болтаются. А после свадьбы у меня будут деньги, я спокойно куплю участок со старым сараем и снесу их глупую часовню. И построю я там… Построю я… Ну что-нибудь подходящее построю, например, пивной ларек или общественный туалет! Нет, лучше я построю там книжный киоск, в котором будет продаваться исключительно эзотерическая литература! Вот что мы устроим на месте часовни, Жан!

— Замечательно! — сказал Жан и потер лапы.

— Вот видишь! А сейчас для меня главное — подготовиться к моему дню рожденья. Надо поменять в доме кое-какую мебель, прикупить посуды для застолья, заранее все распланировать, составить роскошное и невиданное меню. Ну и, конечно же, заказать такой наряд, чтобы все мои гостьи от зависти аппетит потеряли!

— Зачем же сочинять роскошное меню, если ты заранее планируешь испортить гостям аппетит? — резонно заметил Жан.

— А чтоб они знали, кто в доме хозяйка!

Жан захохотал и от смеха даже завалился на пол.

— Ну, Жанна, ну озорница!

А Жанна запела пронзительным тонким голоском:

Весь мир насилья мы разрушим До основанья, а затем Мы свой, мы новый мир построим — Кто был ничем, тот станет всем!

— Хорошо поешь, хозяюшка! — осклабился Жан. — У нас в аду тоже эту песенку любят. Только мы подразумеваем более серьезную перестройку: мы построим небесную республику вместо Царствия Небесного! Но до этого нам еще много предстоит потрудиться и много крови пролить. — И тут он запел другую песню, грозную и даже свирепую. Причем запел почему-то по-французски:

Allons enfant de la patrie,

Le jour de gloir est arrive…

Но продвинутая Жанна, как оказалось, знала и эту песню, и она тут же ее подхватила.

Секретарь Мишина Акоп Спартакович, спускаясь вниз по лестнице, услышал ее пение и удивился: «Какой нежный, оказывается, голосок у этой ведьмы, надо же! Может, мы к ней все-таки несправедливы? Поет, бедная пташка, и не знает, что скоро ей придется покинуть свою золотую клетку!» Акоп Спартакович французского языка не знал и музыкальным слухом не обладал, а то бы он вряд ли заподозрил Жанну в особой нежности. Песня, которую пела Жанна, была одной из самых кровожадных в мировой истории музыки: кровь в ней льется ручьями, поющие обвиняют своих врагов в самых невероятных злодеяниях и обещают, что отплатят им вдвое. Они грозят, что все их дети погибнут в борьбе, а они взамен погибших детей нарожают вдвое больше новых героев. Ужас что за песня!