Ксеноб-19 - Андрей Ливадный Страница 48

Буквально ворвавшись в комплекс, он увидел профессора Миллера. Генрих стоял, прислонившись спиной к стене длинного коридора, прижав ладони к лицу.

Из-под пальцев Миллера капала кровь.

— Док, что случилось?!

Профессор не успел ответить на вопрос, в этот миг за дверями лаборатории, раздался звон разбитого стекла, и звук падения человеческого тела.

Антон метнулся туда.

Ярко освещенное помещение выглядело полностью разгромленным, даже перегородка из тонированного стекла разбита.

С пола, отряхивая гранулы не причиняющего порезов стеклопластика, поднимался Хоук.

— Кошка дикая… — выругался он. — Светлов, осторожнее!

Антон осмотрелся. Кроме разбитой перегородки и перевернутой аппаратуры в глаза бросалась открытая камера поддержания жизни.

Тревога на миг сменилась чувством облегчения. Дана очнулась.

— Где она?

— Не знаю. Что вы с ней сделали?

— В смысле?

— У нее силы, как у… — Энтони не нашел подходящего сравнения, — Ты посмотри как она меня швырнула… — Он болезненно поморщился указав на разбитую перегородку.

Антон пожал плечами.

— Может, док перемудрил со стимуляторами?

— То-то она ему лицо и располосовала. — Огрызнулся Энтони.

— Ладно, помолчи. — Антон сделал шаг в направлении открытого «саркофага». — Дана? Дана, отзовись! И хватит дурить…

Ответа не последовало, лишь раздался лишь слабый всхлип.

Антон обошел камеру поддержания жизни, прозрачный колпак которой был разбит изнутри.

Девушка сидела на полу, сразу за высоким постаментом. Ее нагое тело била крупная дрожь, руки были испачканы кровью, своей и Миллера.

Светлов огляделся, увидел вывалившиеся из распахнутого стенного шкафа полотенца и постельные принадлежности. Как раз, что нужно…

Спрятав АПС, он взял подвернувшуюся под руку простынь и осторожно приблизившись, присел рядом с Даной, которая, как казалось, больше не воспринимает реальность, отключившись от внешнего мира.

— Ну, что с тобой?

Голос Антона заставил ее вздрогнуть и поднять голову.

Несколько секунд ее безумные глаза с расширенными зрачками смотрели на него, а потом выражение ужаса и смертельной тоски, читавшиеся во взгляде, вдруг начали истончаться таять.

Она узнала его.

— Антон… — едва слышно прошептали ее губы. — Мне страшно… и холодно…

Он заставил ее встать, обернул в простыню, как будто маленького ребенка, затем взял полотенце и отер лицо.

— Все хорошо… Чего ты испугалась?

— Меня заперли… — Тихо, но уже внятно ответила она, не отрывая взгляда от Светлова. — Я искала тебя…

— Знаю. Теперь все в порядке. Ты можешь мне поверить?

Она все еще дрожала, но взгляд уже окончательно оттаял, в нем больше не читалось выражения безысходности.

— Это было ужасно… Я открыла глаза и увидела огромное лицо. Оно нависало прямо надо мной…

— Дана, успокойся. Здесь нет врагов. Ты просто испугалась. Такое бывает. — Антон осторожно прижал к себе дрожащее тело девушки. — Ты была сильно истощена, и нам пришлось поместить тебя в камеру поддержания жизни. Ее колпак исказил черты доктора Миллера. Вот и все твои страхи.

— Нет, Антон… — Она инстинктивно прижалась к нему, словно искала защиты. — Я ничего не помню. Почти ничего. Только черный лес, холод… и ты.

— Я?

— Твой образ. И шепот внутри… — она с трудом подняла руку, коснувшись головы, поясняя, откуда шел «шепот».

— Мы во всем разберемся. — Антон вдруг остро почувствовал, насколько важна для него Дана. Все переломные события в его жизни, по стечению обстоятельств, были связаны с ее образом, а сканирование памяти, разбудившее далекие воспоминания детства и юности, превратили девушку-призрак в частицу его собственной судьбы.

Они стояли как будто отрешившись от остального мира. Встреча, которая никак не могла состояться на протяжении многих лет, наконец, произошла…

…

Воцарившуюся в лаборатории звонкую ненатуральную тишину внезапно нарушили звук отворяемой двери, за которым последовало замечание доктора Миллера:

— Ну, моя дорогая, это был обыкновенный приступ клаустрофобии. Теперь все прошло, верно?

Нужно отдать должное профессионализму Генриха, — не смотря на расцарапанное лицо, он говорил спокойно, ласково, будто Дана была ребенком.

Она еще сильнее прижалась к Антону, взглянув поверх его плеча.

— Я такой страшный?

Ее губы дрогнули, но улыбки не вышло.

— Ничего. Все пройдет. Твой страх, мои царапины, мелочи жизни, верно?

Она не до конца понимала его речь, но что-то в интонациях доктора действительно успокаивало, вызывало доверие.

— Ну, давай, отпусти своего спасителя. Мне нужно осмотреть твои порезы, да и одеться не помешает, верно?

У Даны кружилась голова. Она не понимала, что происходит с ней с того момента, как Антон, которого она так долго искала, сильно и в то же время нежно прижал ее к себе, стараясь успокоить.

Чувства, всколыхнувшиеся в душе, казались неведомыми, пугающими своей остротой: она никогда ранее не испытывала ничего подобного.

Было горячо.

Дрожь продолжала гулять по телу, но уже не бесконтрольным сокращением мышц.

Хотелось, чтобы эти мгновенья превратились в вечность, но доктор настаивал на осмотре, жизнь в который раз вторгалась в хрупкий внутренний мир, диктуя свою волю, но теперь у нее не осталось ни сил, ни причин сопротивляться.

Я пойму, обязательно пойму, что происходит со мной. — Подумала она, позволяя Антону мягко отстраниться.

* * *

Вечером того же дня к Антону зашел Фриенбагер. Он не принимал участия в утренних событиях: готовя грядущую «экспедицию» он добровольно взял на себя вопрос обеспечения небольшого отряда всем необходимым и потому часто пропадал, иногда на целые сутки.

— Рад, что Дана очнулась. — Произнес он, обменявшись с Антоном крепким рукопожатием.

— Да все рады, кроме Энтони. — Ответил Светлов. — Присаживайся. Выпьешь что-нибудь?

— От крепкого кофе не откажусь. А что Хоук?

— Не понимаю я его. Ведет себя как избалованный ребенок.

— В смысле? — Клаус принял из рук Светлова чашку с кофе и сел в свободное кресло. Комната отдыха, которую Антон делил с Энтони, отличалась от остальных помещений определенной степенью комфорта, но доктор Миллер постоянно пропадал в лаборатории, Клаус мотался по делам, и так вышло что только Светлов и Хоук, оставшись предоставленными сами себе, пользовались данным помещением по его прямому предназначению.