И оживут слова. Часть II - Наталья Способина Страница 48

— Боишься? Ты предпочел бы, чтобы это было сумасшествие?

Неожиданно для меня он серьезно кивнул.

— У тебя есть объяснение, которое мне не понравится?

Он попытался отвернуться, но я перехватила его за подбородок свободной рукой и заставила посмотреть в глаза, игнорируя то, как покалывало пальцы от ощущения теплой, чуть шершавой кожи. Я понимала, что он сильнее и ему ничего не стоит вырваться, однако он послушно повернулся и снова посмотрел мне в глаза.

— Боюсь, что дело в Святыне.

— Поясни!

— Ты… — он замолчал, явно не зная, как продолжить.

— Я перестала быть ей нужна? — прямо спросила я.

Альгидрас ничего не ответил, но я вдруг поняла, что это разумно. Что-то выдернуло меня из моего мира в этот. Когда святыня не нуждается в ком-то, этот кто-то умирает. В случае брата Любима или Всемилы, это случилось быстро. Но что, если можно умирать медленно, просто выдавая вот так раз за разом информацию, пока еще способен ее транслировать? До самого конца. Осознавая, что с информацией вытекает жизнь. Альгидрас смотрел с неким подобием сострадания, однако не врал, что все будет хорошо, и я иррационально была за это благодарна. Вдруг оказалось очень важным — знать, что он относится ко мне всерьез, почти как к равной.

— Я для передачи знаний здесь, да? — я почувствовала, что голос дрожит.

Альгидрас поднял руку и коснулся моего виска, провел кончиками пальцев по щеке, отчего мое сердце замерло.

— Мне очень жаль, — прошептал он.

— Почему я так на тебя реагирую?

В его взгляде что-то мелькнуло.

— Не лги! Я имею право знать правду! Мне никогда не нравились мальчишки, которые младше меня. Моей первой серьезной влюбленностью вообще был учитель. Ты ничем не лучше других, но я все время думаю о тебе. Я передумала уже кучу всего, пытаясь это понять. И так, и эдак… Не понимаю.

Он перевернул мою руку, неожиданно склонился к ней и прижался губами к ладони. Мое сердце подскочило к горлу, а по спине волной побежали мурашки.

      – Ты не помогаешь, – дрожащими губами усмехнулась я.

      – Я боюсь, что это тоже Святыня, – прошептал Альгидрас в мою ладонь, обжигая ее горячим дыханием.

      – Святыня? Придумала эти чувства?

      Он кивнул.

      – Зачем?

      – Чтобы ты была рядом, доверяла...

      – А ты жестокий, – заключила я, однако он лишь усмехнулся.

      – Я бы согласился с твоими словами, если бы сам не боролся с тем же.

      И вот тут меня бросило в жар.

      – Поясни!

      Он покачал головой, от чего его губы вновь скользнули по моей ладони. Я запустила свободную руку в его волосы и сжала. Далеко не нежно.

      – Я имею право знать!

      А потом, не отдавая себе отчета в том, что делаю, я склонилась к Альгидрасу и прижалась губами к его макушке. И в этот миг мир словно взорвался красками. Никогда в жизни я не думала, что прикосновение, вполне целомудренное, может вызывать такие эмоции. Я горько усмехнулась, вдыхая запах сухих трав. От него почему-то всегда пахло травами. Неужели это все ненастоящее? И у него?

      – Пожалуйста, – пробормотала я, зарываясь носом в его волосы.

      В тот момент я даже не думала, что будет, если из дома выйдут Злата с Радимом. Я не думала ни о чем, кроме того, что я счастлива, что мне безумно хорошо и светло. Будто я там, где и должна быть.

      – Я не могу видеть тебя рядом с княжичем, – глухо заговорил Альгидрас, вновь обжигая дыханием мою ладонь. – Я думаю о тебе день и ночь. Я хочу быть рядом и защищать. Но это все… Святыня, – резко закончил он.

      Я выпрямилась, оглядев пустой двор. Мимоходом отметила, что из окна, нас, к счастью, не видно. Святыня, значит? Вот как? Самое светлое и настоящее в моей жизни навеяно каким-то предметом?..

      Альгидрас еще раз коснулся губами моей ладони и выпрямился, выпустив мою руку. Я встала и отошла на несколько шагов, прижала ладонь к коре дуба, словно желая стереть память о его губах. Здесь тоже рос дуб. Не такой большой, как во дворе Добронеги, но все же… На Альгидраса я старалась не смотреть.

      Главный в той пещере был смуглым, с бородкой, довольно молод… – я монотонно перечисляла то, что запомнила из сна, намеренно не глядя на Альгидраса. Я просто не могла на него смотреть. Закончив, я спросила: – Тебе это помогло?

      – Помогло, – негромко откликнулся Альгидрас.

      Я почему-то ожидала, что он окажется рядом. Но, вероятно, он стоял все там же у скамьи. Оборачиваться по-прежнему не хотелось. И еще я поймала себя на мысли, что меня совсем не интересует, какой вывод он сделал из моего описания. Мне было слишком больно…

      – А в конце один из них, не главный, сказал: «Хи нами вока. Хи трэмо матурэ».

      Наступила тишина. Альгидрас молчал так долго, что я все же обернулась, задержав дыхание и приготовившись встретиться с ним взглядом. Но он не смотрел на меня. Он стоял, зажмурившись и запрокинув голову к небу.

      – Что это значит? – спросила я.

      – Это значит: «мы уничтожили землю».

      Я невольно вздрогнула, хоть он и произнес это очень спокойно, совсем буднично. Я открыла рот, чтобы спросить, ошибался ли тот человек и на каком языке он это сказал, но услышала голос Радима:

      – Вы свои сказания до вечера сказывать решили?

      Я медленно обернулась к брату Всемилы, смутно радуясь тому, что он не пришел раньше, и тому, что мы с Альгидрасом стоим на таком приличном расстоянии друг от друга. Альгидрас что-то ответил, и я почти возненавидела его за то, как весело и легко прозвучал его голос. Впрочем тут же подумала, что ему горевать не с чего. Это же не он медленно умирает, расставаясь одновременно с информацией и жизнью. Он-то как раз скоро станет свободным. От меня и от влияния Святыни. Ведь с моим исчезновением у него не будет необходимости бороться с навеянным чувством. Чувством, которое так похоже на настоящее.

      Я посмотрела на Радима. Он стоял в метре от меня: высокий, широкоплечий. Рукава его рубахи были закатаны до локтей, открывая белесую линию шрама на левом предплечье. Он улыбался, и солнце отражалось в его глазах, от которых лучиками разбегались морщинки. И в эту минуту я вдруг поняла, что по-своему действительно его люблю. Он стал мне братом, окутал меня заботой, никому не давал в обиду. Этот сильный человек, хозяин Свири, был почти беспомощен перед просьбами и капризами младшей сестры. И пусть я не была его сестрой по крови, однако я чувствовала себя ею. Что с ним будет, когда меня не станет? Как он справится? Когда-то в ответ на мою идею все рассказать, Альгидрас сказал, что смерть Всемилы убила бы Радима. Наверное, он знал, о чем говорил. Но за последнее время изменилось слишком многое.