Русалки-оборотни - Антонина Клименкова Страница 48

— Кто я? — переспросил Винченце.

— Ну вампил, упыль. Говолят, вы по ночам плиходите к нам в делевню кловь сосать.

— А-а, — усмехнулся итальянец. — Ну да, правда. Особенно я люблю кусать маленьких детишек, которые капризничают и не слушаются старших. Разве не похоже?

— Не-а, — подумав, ответила малышка. — Не похоз. У того вампила глазищи огнем голят, зубы зелезные, зуткие. А вы не стлашный совсем.

— А ты сама-то его видела?

— Я — нет. Но говолят, вчела плиходил. Колову покусал. И еще дядьку одного, только его не залко.

Между прочим, любопытные сведения. Но Винченце слушал девочку вполуха — еще у реки, издали что-то приметил и по пути часто оглядывался в ту сторону. Когда окольными тропками наконец добрались до часовенки, велел ребятам поспешить. Помог спустить сундук к дыре полстеной, ведущей прямиком в подвал, но больше задерживаться не стал. Сказал только, чтоб отвели лошадь к колодцу, что за околицей стоит.

После полудня, как обычно, к центральному колодцу пришли три старушки, на лавочке посидеть, посудачить.

— О-хо-хонюшки! — зевнула одна из старушек.

Следом принялась зевать другая. Третья же, с трудом подавив зевок, ехидно осведомилась:

— Опять бессонница замучила?

— Да где ж тут уснешь, — посетовала первая, вновь принимаясь за штопку, — коли народ вовсе чумным сделался. Всю ночь ходют и бродют. Туды-сюды, туды-сюды…

— Ой, не говори! — вздохнула вторая, починяя внучкину рубашонку. — А то им все дня мало. Никакой помощи по хозяйству — только дрыхнут целыми днями. А только стемнеет — шмыг со двора, и до зари!

— Какая тут помощь! — махнула рукой другая. — Убытки одни! Прошка мой все свечки из подпола по одной растащил. Да вечно по уши в грязи, точно по болотам шастал. А спрашиваешь — где ты, мил-человек, одежу всю по лоскутику рвешь? Так отвечает — я, ба, сказывать права не имею, я клятву страшную дал.

— Придумали ведь забаву! Соберутся всей гурьбой и бродят в потемках с лопатами. Вон, весь берег ямами изрыли, кроты.

— Да мне-то что, мне не жалко. Пускай себе играются. Только не спокойно все ж, чудища какие-то вот объявились…

— Не боись, будто не знаем мы этих чудищ! — хихикнула другая. — Его поймают скоро, изверга. Недолго ему гулять, людей пугать. Слыхали, может? Глашенька вчера ловить того чудо-юду собралась, решила силушкой богатырской помериться с супостатом. А монашек-то ее взял да запер. А отпереть забыл — так и пришлось ей по утречку из окошка на волю выбираться.

— Не забыл, — поправила соседку первая. — Чудище его ночью самого поймало, да в колодец засунуло.

— Батюшки светы! Утонул?

— Живехонек. Колодец же высох давно.

— Это который у околицы, что ль?

— Он самый.

— Гляньте, девоньки, легок на помине, сокол ясный.

— И старый сыч с ним, проветриться вышел.

— Ох ты, бедняга! Фонарь-то какой под глазом, аж синий…

Этого никто не видел. Деревня еще крепко спала. Над горизонтом едва засветлел полоской нежный, золотистый румянец зари.

Вампир возник перед ним вдруг, будто ниоткуда, словно проявившись из серебристых теней.

— Ну здравствуй! — сказал он приветливо.

Но с ласковым голосом не вязался холодный взгляд прищуренных глаз.

От неожиданности Феликс отпрянул, отступил на узкой тропинке на шаг назад. Но Винченце приблизился на два, остановился на расстоянии вытянутой руки:

— Кто вы такой? Опять дозорный на мою голову? Сколько же вас здесь?

— А вы? — в ответ спросил Феликс, выдержав колючий взгляд. — Иностранец или все-таки упырь?

Винченце усмехнулся:

— О, да вы шутить изволите, синьор? Жаль, пора мне, спешу, не то б поболтали…

И молниеносным, почти неуловимым для глаза рубящим движением выбросил вперед руку, намереваясь попасть в ключицу. Но Феликс успел отшатнуться, отведя удар локтем.

— Даже так? — удивился маркиз. — Отлично!

И удары посыпались градом — руками, ногами, справа, слева, — Феликс едва успевал уворачиваться, защищаться и то вскоре почувствовал себя тараканом, угодившим меж шестеренок часового механизма. Оступившись, упал, ломая высокие перья папоротника.

— Реакция хорошая, — отметил Винченце, кажется, ничуть не утомившись и даже не сбив дыхание. — Но школа ужасная, скажу больше, никакая.

Он выхватил противника из зарослей и почти за шиворот вытолкал за деревья, из перелеска на луг.

— Эй, ну что ты, как барышня! — воскликнул Винченце, поманив к себе, приглашая к нападению. — Вас в дозоре совсем ничему не учат, что ли? Как же вы границы свои охраняете?

— В каком дозоре? — выдохнул Феликс, рванувшись вперед, чтоб наградить наконец наглого упыря ответным ударом — которого тот, впрочем, легко избежал.

— Э-э, синьор, вы, гляжу, совсем и не в курсе дела, — произнес Винченце.

Шаг назад, пропустил мимо, будто танцуя, поймал втесные объятия. Обхватив шею, крепко зажав локтем, развернул к себе спиной. Не обращая внимания на попытки вырваться, рванул ворот, так что пуговицы брызнули в траву. Никакого клейма на груди противника не оказалось.

— Что ж я, ошибся? — пробормотал Винченце, чуть ослабив хватку. — Прошу прощения, синьор, видимо, я обознался. Ладно, живи пока, а там посмотрим…

Феликс ощутил короткий тычок. Будто горячие искры пробежали по телу, ноги подогнулись, в глазах разлилась темнота. Больше он ничего не помнил.

Очнулся на дне колодца. Из далекого квадрата наверху лился яркий утренний свет. Над головой на ржавой цепи висело ведро с пробитым дном, покачивалось.

Он не стал звать на помощь. Рискуя сорваться, оборвать ненадежную цепь, крошащуюся в руках рыжим песком, Феликс полез вверх, карабкаясь по закаменевшему, черному от древнего ила срубу. Хоть в голове гудел целый полковой оркестр.