Белые волки - Влада Южная Страница 47

– И все равно продолжаете врать. Вам кто-нибудь говорил, что вы врать не умеете? Плохо у вас получается. Я люблю наблюдать за птицами. И за людьми – тоже. Знаете, люди очень похожи на птиц. Есть такие коршуны, стервятники. Есть безобидные сладкоголосые канарейки. Есть важные попугаи или павлины. А вы – чайка.

– И что это значит? – приподнял бровь Димитрий.

– Чайки любят свободу, – мечтательно ответила Петра. – Морской простор, свежий ветер в лицо, бушующее море под ногами. Вы очень цените свою независимость. Вот вроде и хотите меня пожалеть, но постоянно отталкиваете, будто боитесь. А когда я вас хотела пожалеть, тоже оттолкнули. По той же причине. Но чайки не созданы для убийств. Я не верю, что вы тоже на это способны.

Он еле сдержался, чтобы не расхохотаться. Свобода? Ветер в лицо? Где она понахваталась этой романтической чуши? Его независимость строилась исключительно на маниакальном самоконтроле. Только бы голос в башке не проснулся, а то поржали бы вдвоем. Пришлось откашляться, прочистить горло и вежливо выдавить:

– Милая присказка. Я запомню.

– Запомните, – сказала Петра, и ее лицо стало непроницаемым. – Пойдемте. Я вам доверяю.

Они поднялись и пошли вдоль парапета на некотором расстоянии друг от друга. Теперь, когда лицо Димитрия не скрывал капюшон, встречные прохожие начали посматривать на него, и он испытал приступ глухого раздражения. Аристократическое сочетание оттенков кожи, волос и глаз выдавало его с потрохами, и если люди и не узнавали его лично, то в любом случае недоумевали, что делает здесь в такой час один из белых волков. Подобные ему еще только просыпались в своих мягких и теплых постелях под шарканье ног расторопной прислуги.

Это все его проклятое желание быть нормальным. Зачем оно ему? Зачем ему эта девчонка с тонкими ногами и фотоаппаратом на шее? Какая ему от нее польза? Она совсем не возбуждает его, у него не встает от мысли, как он станет играть с ней, превратит в комочек боли, сведет с ума. Ему противны ее слезы. Зато ему нравится запах ее волос и губ, приятно просто сидеть рядом и вдыхать аромат, не делая ничего больше. Но он не надышится ей, рано или поздно захочет чего-то большего. А она не сможет ему этого дать.

Петра, как назло, не унималась. То и дело бросала на Димитрия косые взгляды, сопела носом и вздыхала и, наконец, не утерпела:

– Возьмите меня за руку.

– Это еще зачем? – довольно недружелюбно отозвался он.

Она насупилась.

– Мне грустно и на душе тяжело. Разве не бывает так, что вам хочется, чтобы кто-то просто подержал вас за руку, когда вам грустно?

Димитрий одарил ее красноречивым взглядом.

– Нет.

– А мне вот хочется. Все-таки плохо вы знаете женщин. Совсем их не понимаете.

С решительным выражением лица Петра сама сунула озябшие пальцы в его ладонь – как будто кусок льда вложила, – а он от неожиданности зачем-то стиснул их. Рукав его собственной ветровки, которым девушка вытирала слезы, был неприятно мокрым и холодил ничем не прикрытое запястье Димитрия, зато Петра удовлетворилась и затихла. Возможно, он на самом деле чего-то в ней не понимал.

Так они и шли рука об руку, пока не достигли нужного дома. Селился здесь в основном рабочий люд из тех, кто не может пока позволить себе отдельное жилище, но упорно трудится с утра до ночи, чтобы на него заработать. Именно поэтому в свое время Димитрий и остановил выбор на «муравейнике». Целый квартал занимали здания в пять этажей, с несколькими подъездами и несколькими квартирами на одной площадке. Место, где соседи уходят на рассвете, а возвращаются на закате, усталые валятся спать и дрыхнут – хоть пушкой буди, вполне позволяло еще одному жильцу оставаться незаметным. Здесь никого не волновало, что за звуки раздаются за стенкой и что за незнакомцы шастают по лестнице.

Оставившись у декоративной кирпичной ограды вокруг запущенного палисадника, Димитрий поставил ногу на привычный выступ, подтянулся, пошарил рукой по влажной от утренней росы мшистой щербатой кладке с обратной стороны стены и достал ключ. Спрыгнул на землю и протянул его Петре.

– Ключ в единственном экземпляре. Больше его ни у кого нет. Дверь железная. Если запереть ее – никто не войдет.

Это была правда. Он никогда не носил с собой ключ, просто держал его тут, в незатейливом тайнике, чтобы при случае и Ян мог воспользоваться. Естественно, по договоренности и только с разрешения. В квартире не хранилось ничего ценного, просто Димитрий не любил, когда на его территорию ходят без спроса.

Петра задумчиво взвесила на ладошке металлическую пластину с зубчиками.

– Вы сейчас меня успокаиваете, что не сможете войти без предупреждения, или себя?

Он только скрипнул зубами, развернулся и пошел в подъезд, не оглядываясь и предоставив ей самой выбирать – идти следом или остаться на сырой утренней улице. И совсем не удивился, услышав за спиной легкий стук ее туфель. Даже пожалел, пожалуй, что она так и не передумала.

Смазанный дверной замок щелкнул без труда. Петра порхнула в квартиру и замерла, оглядываясь и приоткрыв рот. Димитрий тихонько закрыл дверь и остался на пороге, сложив руки на груди и прислонившись плечом к стене. Девушка растерянно повернулась вокруг себя, несмело коснулась кончиками пальцев плетеной спинки кресла, задрала голову и несколько секунд изучала люстру, затем вдруг нахмурилась, подошла и распахнула шкаф.

– Здесь нет одежды…

– Здесь никто не живет. Как я и сказал ранее.

С преувеличенной осторожностью Петра закрыла дверки обратно и повернулась.

– Но мебель очень дорогая.

– Не знаю. Я в этом не разбираюсь.

– Зато я разбираюсь, – она стала серьезной, даже строгой. – Ваш друг – очень богатый человек. По внешнему виду здания этого не скажешь… но внутреннюю обстановку снаружи не видно, ведь так? Ваш друг не хочет афишировать свой достаток? Предпочитает, чтобы все считали его таким же, как остальные, кто здесь живет? Хочет слиться с толпой? Стать незаметным, не выделяться из нее? Но он привык окружать себя роскошью. И там, где этого никто не видит, он позволяет ее себе.

Димитрий спокойно выдержал ее напряженный взгляд и чуть улыбнулся – холодно, надменно.

– Может и так, майстра. Но я не знаю.

– Такие квартиры… – Петра подошла к полированному столу, взяла в руки вазу из дарданийского хрусталя. На столешнице остался круглый след среди пыли, – …держат для того, чтобы приводить сюда любовниц, когда дома ждет жена.

– Мой друг не женат. И никогда не был.

Она со стуком вернула вазу обратно.

– Это радует. Было бы не очень приятно спать на кровати, на которой… – Петра покусала губы, подбирая слова, – …имели всех подряд.

– Тут я не могу ничего гарантировать, – прежним тоном отозвался он. – Я не знаю наперечет всех, кого здесь имели.