Охотники за облаками - Алекс Шерер Страница 47

– Кажется, я вижу его, – сказала Дженин. – Кажется, вижу.

Но она просто видела то, что хотела увидеть, а не то, что на самом деле было перед ее глазами.

Я не мог понять, как нам спасать отсюда ее отца и как она себе это представляет. Я вообще не понимал, на что они рассчитывают. Я даже подозревал, что они и сами не до конца это понимают.

Но перед нами встала проблема более важная и срочная. Пока мы околачивались на центральной площади, следя за тем, как для завтрашних «торжеств» и «мероприятий» возводится виселица, выяснилось, что нас ждет еще и нелицеприятная репетиция.

На площади показался отряд вооруженных стражников в форме, и раздалась команда: «Дорогу заключенным!»

Вывели трех человек с бледными лицами и связанными руками. Их отвели к помосту: с них снимали мерки для завтрашней казни, чтобы мероприятие прошло без сучка, без задоринки. Безрадостная и бесчеловечная репетиция собственной смерти.

Вот только отца Дженин среди них не было.

– Кто из них твой отец? – когда арестантов увели обратно, спросил я, потому что ни у кого из них не было шрамов на лице.

– Его здесь нет.

– А где он?

– Не знаю. Они могли… уже убить его.

На ней лица не было. Даже ее шрамы побледнели. Она перевела взгляд на мать, которая посмотрела на Каниша с немым вопросом: неужели мы опоздали? Неужели и вправду?..

– Но как такое может быть? – сказал я. – Ведь казни разрешены только на День Квенанта. Как его могли казнить раньше времени?

– Все говорят, что такова традиция, таков закон… – сказала Дженин. – Но может, это просто слова. Кто знает, что на самом деле происходит в этих темницах?

Краешком глаза я заметил, что один из попрошаек на паперти у собора стал собирать свое тряпье, кряхтя поднялся на ноги и направился в нашу сторону. Не стоило Канишу подавать ему монету, подумал я. Глупо с его стороны было привлекать к нам внимание постороннего даже таким незначительным актом милосердия. Нищий явно шел к нам. Наверняка хотел выпросить еще денег.

– Но если его убили, как узнать это наверняка? – спрашивала Дженин. – Не можем же мы просто развернуться и уехать. Вдруг он еще живой!

– Сейчас нам лучше отойти куда-нибудь, – нервно заметил я. – Мы слишком долго тут стоим. На нас начинают обращать внимание. Давайте пройдемся.

Я оглянулся на приближающегося нищего. Он в каком-то старческом тике покачивал склоненной, спрятанной под капюшоном головой. Прохожие шарахались от него, словно он был заразен – хотя, может, так и было. Или же от него просто разило крысами.

– Пройдемся? – возмутилась Дженин. – Никуда мы не пойдем. Нужно узнать, где мой отец. Выяснить, что с ним.

– Мы ничем ему не поможем, если сами попадемся, – возразил я, надеясь говорить рассудительно, но вышло у меня скорее истерично. – Просто немного отойдем. Нечего стоять тут столбами, как какие-нибудь туристы, и вызывать подозрение.

– Пусть думают, что мы и есть туристы.

– Дженин… Сюда кое-кто идет.

Нищий был уже в нескольких шагах. Он прихрамывал и опирался на палку, держа в узелке свои скудные пожитки. Его рука уже была протянута в ожидании милостыни – наверняка самое привычное для нее положение.

– Подайте… подайте…

Каниш зыркнул на него.

– Убирайся. Тебе уже подали. Жадность всегда убивает милосердие. Не проси добавки. Радуйся тому, что есть.

– Еще. Еще подайте.

Нищему достаточно будет просто пошуметь – и все. Это привлекает внимание. Внимание вызывает интерес. Интерес притягивает зрителей. Зрители привлекают еще больше зрителей, и они становятся толпой. Потом толпа растет. Вскоре она обращает на себя внимание полиции. Которые будут сказочно рады повесить на День Квенанта дополнительно еще четырех еретиков.

Может, тем, кто находит и выявляет еретиков, даже полагается награда. А нищему попрошайке как никому придется кстати денежное вознаграждение.

– Подайте на пропитание, добрые люди. Подайте бедняку еще немного.

– Повторяю тебе, я только что дал тебе милостыню. Я что, по-твоему, денежный мешок? Скройся с глаз. Попрошайничай в другом месте. – Каниш грубо оттолкнул его.

Но нищий тут же вернулся.

– Подай, добрый человек. Подай, подай на пропитание.

Я потянулся к Дженин, чтобы взять ее за руку и отвести в сторону.

– Пойдем, – сказал я. – Просто пойдем.

Она вырвалась из моей хватки.

– Никуда я не пойду, пока не найду отца. Если он не в подземелье, то где?

Нищий был совсем рядом и прекрасно слышал каждое слово. Я толкнул Дженин локтем и приложил палец к губам. Но слишком поздно – попрошайка уже все слышал. И в подтверждение этого он сказал удивительную и неожиданную вещь.

– Быть может, он сбежал, дитя мое.

Мы уставились на него, на его грязное разодранное облачение, протершийся изъеденный молью плащ, на его перепачканные руки, его лицо, сокрытое в тени его капюшона. Из темноты на нас смотрели его пронзительные глаза.

– Отец? – сказала Дженин. – Это… ты?

– Михаил? – прошептала ее мать, ошеломленная голосом и видом нищего.

– Брат? – дрожащим голосом произнес Каниш. Впервые со дня нашей встречи он не мог найти слов и не знал, что ему делать. – Михаил, ты ли это? Какой ты грязный.

– Я думал, ты уже никогда не объявишься, Каниш, – ответил ему нищий. – Почему так долго? Ты и сам не намного чище.

Тогда я подумал, что нам конец. Потому что никогда еще я не видел такой явной, искренней и стихийной радости на человеческих лицах. Я подумал, что теплое и эмоциональное воссоединение вот-вот захлестнет всю площадь, прохожие из любопытства остановятся посмотреть и увидят четырех охотников за облаками со шрамами на лицах, которые обнимаются и целуются так, как могут только люди, которые думали, что никогда уже больше не встретятся. Казалось, они вот-вот пустятся на радостях в пляс. Я бы не удивился, если бы они действительно стали танцевать. А там уже и недолго было бы до обличительных криков: «Они же иноверцы! Еретики!» И вот – нас уже ведут на эшафот в День Квенанта.

Я их недооценил.

Краткий проблеск. Незаметный жест. Все остальное потом. Времени отмечать будет достаточно, когда мы окажемся в безопасности.

– Где корабль? – шепотом спросил Михаил – нищий и отец Дженин.

– В часе ходьбы, – ответил Каниш.

– Мы пойдем впереди и покажем дорогу, – сказала Карла. – Держись от нас поодаль, муж мой. Осталось недолго.

Но нищий покачал покрытой головой.

– Нет, – сказал он, – уходить нельзя.

Мы уставились на него.

– Но почему, отец? – спросила Дженин.