Охотник за смертью. Война - Саймон Грин Страница 47

– Я рад, Хэйзел. Но я хотел сказать...

Его голос был заглушен ревом гравидвигателей. Оуэн посмотрел вверх и снова заставил себя подняться на ноги. В небе повисли шесть гравибарж, и их дезинтеграторные пушки смотрели прямо на него и Хэйзел. Рука Оуэна сжалась на рукояти меча, но он знал, что на этот раз спасения в последнюю минуту не будет. Даже в лучшей форме он вряд ли мог бы противостоять массированному удару дезинтеграторных пушек шести гравибарж. И все равно он посмотрел вверх и улыбнулся с вызовом:

– Ребята, вы когда-нибудь слышали термин «излишняя огневая мощь?»

– Бой окончен, Дезсталкер, – зазвучал с неба голос через усилители. – Но вы не обязаны здесь умирать. Лайонстон дала нам полномочия сделать вам предложение. Сдавайтесь, и вам будет сохранена жизнь. Наши ученые смогут вас изучать с большой для себя пользой.

– Пошли их к дьяволу, Дезсталкер, – сказала Хэйзел. – Матушка воспитывала меня не для судьбы лабораторной крысы. Чтобы они подвергли нас вивисекции при первой же возможности? Или запустили нам в мозги своих мнемотехников, Чтобы нас перетянули на их сторону? Не надо нам такого, Оуэн.

– Наши сенсоры показывают, что вы тяжело ранены, а ваша спутница умирает, – продолжал усиленный голос. – Мы можем спасти вас обоих. На борту «Дерзкого» есть регенератор. Ей не обязательно умирать, Дезсталкер, и решение зависит от вас.

– Оуэн! – хрипло сказала Хэйзел.

– Извини, Хэйзел, – ответил Оуэн. – Я не готов к тому, чтобы умерли мы оба. – Он взглянул вверх на гравибаржи и отбросил меч в сторону. – Я сдаюсь. Приходите и берите нас. Только поторопитесь, ей вряд ли отпущено много времени.

– Идиот, – сказала Хэйзел.

Он посмотрел на нее и улыбнулся с сожалением:

– Всегда им становлюсь, когда дело касается тебя. Хэйзел попыталась дотянуться до пистолета, но пальцы не слушались. Оуэн сел рядом и слушал, как она его проклинала, пока не пришли имперские солдаты брать их обоих в плен.

Возле центра Мистпорта, где от горящих домов было светло, как днем, Молодой Джек Рэндом, Джон Сильвер и предводительствуемые ими силы сковали Войска Империи. Жаркий воздух был полон дымом, летали хлопья сажи, а рев пожара почти заглушал рев двигателей гравибарж и победный вой Легиона. Улицы были охвачены боем от края до края, и бой выливался в ближайшие переулки и тупики. Утоптанный снег превратился в кровавую слякоть, и трупы валялись повсюду. Пулевое оружие Дезсталкера доказало свою эффективность в ближнем бою, но все равно весы сражения качались то в одну, то в другую сторону, и ни одна сторона не могла получить решающего преимущества. Сталь ударяла о сталь, бойцы бились лицом к лицу в тесноте толпы. В такой сече не было места ни стратегии, ни тактике, ни работе ног – только монотонная тяжелая работа грубой силы и выносливости.

Молодой Джек Рэндом был в самой гуще боя, его фигура возвышалась над толпой, огромная, как памятник, и столь же с виду несокрушимая. Его боевой клич, громкий, триумфальный и наступательный, перекрывал грохот боя, и у каждого его сторонника удваивались силы, когда он слышал этот клич. Меч Рэндома неуклонно поднимался и падал, прорубая путь в рядах врагов к их командирам, и его нельзя было ни замедлить, ни отклонить с пути. Храбрость и решительность вождя вдохновляли повстанцев на еще более отчаянные усилия, заставляя бросаться в горячку боя, плюя на собственную жизнь.

И тут же, в середине боя, был и Джон Сильвер. Его одежда была пропитана кровью – кровью чужой и кровью из собственных несчитанных ран, но рука его твердо держала меч, и он неуклонно двигался вперед. Он был выше боли и усталости, и вела его простая невозможность лечь и умереть, пока он еще нужен.

И медленно, шаг за шагом, теснили повстанцы Войска Империи, отбивая их от сердца города. Вторжение натолкнулось на неуклонное, непобедимое сопротивление и об него разбилось. Над бойней раздавались боевые кличи сотен плачет и культур, сливаясь в леденящий душу рев ярости, решимости и гнева, и силам вторжения на это ответить было нечем. Кое-где десантники обращались в бегство, рискуя быть застреленными собственными офицерами, а те лихорадочно кричали в свои коммуникаторы, выпрашивая подкреплений или приказа на отход. Вместо этого пришел приказ держаться до конца. Гравибаржи уже на подходе. Все, которые есть.

Глухонемой грабитель Кот сидел на чьем-то остывающем трупе, глядя на то, что осталось от таверны «Терновник». Сквозь дым и туман просвечивал обгорелый каркас, местами еще тлеющий. И больше ничего не осталось от места, которое Кот считал своим домом. И никаких следов Сайдер тоже не было. Вскоре Кот встанет и пойдет в развалины и будет рассматривать тела – нет ли среди них ее, но для этого он еще не собрался с духом. Без Сайдер он жить не будет. Она была его любовью, единственной любовью, которая давала его жизни смысл и цель. Нет, ее там быть не может. Ее интуиция всегда говорила ей, когда пора делать ноги, пусть даже всем вокруг казалось, что все хорошо. И все равно мысль о том, чтобы перевернуть какой-то почерневший труп и увидеть на обугленных пальцах ее кольца, была невыносимой. И потому Кот сидел, глядя, как догорает в чаду и дыму «Терновник», и ждал, пока очнется инвестигатор Топаз.

Сюда он принес ее по крышам – он знал, что там его не окликнут и не остановят. Никто не знал крыш так, как он. Его не отвлекал шум битвы и не оглушал рев Легиона, потому что он ничего этого не слышал. И он был занят только одним: доставить инвестигатора туда, где безопасно. Для него же безопасное место всегда означало только таверну «Терновник». И пока он шел, а тело Топаз становилось на его плече все тяжелее и тяжелее, он утешал себя мыслью, что Сайдер будет знать, что делать с Топаз и с переходом Мэри на другую сторону. А теперь таверна сгорела, Сайдер нигде не было, и он не знал, что делать дальше.

Он почувствовал, что Топаз заворочалась, и помог ей сесть. На то же самое мертвое тело – это все-таки получше, чем в грязь и слякоть улицы. Она держалась за голову, а губы ее шевелились, но для Кота в этих движениях не было смысла. По губам он читать умел, но стоны и вопли для него были загадкой. Но наконец она повернулась к нему, и ее темные глаза смотрели пристально. Она спросила, где они, и он объяснил азбукой глухонемых, но Топаз ее не понимала. Тогда он показал на табличку с названием улицы, и Топаз кивнула. Он еще хотел сказать, что случилось с Мэри, но не знал, как. Топаз поднялась на ноги, качнувшись лишь слегка и на мгновение, кивнула в благодарность Коту и исчезла в тумане. Труп под ним почти остыл и сидеть на нем стало неприятно, и потому Кот встал. Сайдер не могла умереть – в этом он был уверен. Значит, надо встать и пойти ее искать. А если по дороге можно будет еще пару раз стукнуть по войскам вторжения, тем лучше. Кот повернулся, вскарабкался по стене и снова ушел на крыши.

На борту «Дерзкого» Оуэн и Хэйзел были приведены в цепях на лицезрение Легиона, плавающего в баке. Тут же был и инвестигатор Разор вместе с Мэри Горячкой – для того чтобы они хорошо себя вели, и капитан Барток, который хотел видеть их лица, когда они поймут, что им ни за что не выстоять против такой силы, как Легион. Единственным предметом в зале был огромный стеклянный бак, увешанный проводами и незнакомой техникой. Легион мирно плавал в густой желтой жидкости – огромная, распухающая мясистая масса без формы и вида. Мозги тысяч мертвых эсперов, сшитых техникой пришельцев, управляемых или по крайней мере подавляемых совокупным разумом червей Червемастера. Вонь стояла страшная, и Оуэн сморщился, разглядывая бак. Он попытался сделать шаг вперед, чтобы рассмотреть получше, но Разор дернул его назад за цепь. Оуэн чуть не упал и выругался по адресу Разора. Тот, не изменившись в лице, ударил его по почкам. Оуэн снова чуть не упал, но удержался на ногах.