Самодержавный попаданец. Петр Освободитель - Герман Романов Страница 47

— Я немедленно отправлю гонцов… — произнес Румянцев и выжидающе посмотрел на Петра, может, император еще отдаст какой-либо приказ.

— Идите, генерал! И чтоб Халиль-паша был у меня в шатре через час, Петр Александрович!

— Есть, ваше императорское величество! — Румянцев четко козырнул, приложив ладонь к каске, повернулся и стремительно вышел. За пологом шатра тут же загремел его зычный и гневный голос — генерал принялся раздавать распоряжения.

— Что уставились? Нагого царя не видели? — грубовато спросил Петр у собравшихся. — Или дел у вас нет, господа?! Так найду! Идите!

Офицеров словно вымело на улицу, остались только лейб-медик и арап. Первый кинулся поправлять повязки, а второй раскурил папиросу, стараясь хоть так немного успокоить своего раненого господина.

— Спасибо, Нарцисс, — такие слова Петр редко говорил ему, считая, что нечего верного слугу баловать. Но сейчас сказал — арап весь засиял от радости, оскалился белозубой улыбкой. — Принесите поесть чего-нибудь… И попить…

— Есть чудное красное вино, государь. — Медик извлек откуда-то вместительную кружку и поднес ее к губам.

— Да не пои ты меня, сам справлюсь!

Петр забрал посудину, посмотрел на рубиновую влагу. Понюхал — пахло приятно, и приложился, глотая терпкую жидкость. Пошло хорошо, он все пил и пил, не мог оторваться, вино текло по подбородку, окрашивая в красный цвет наложенные повязки.

— Чудо, а не вино! — кое-как проговорил и, прикинув емкость, понял, что за раз выпил привычный, по тому, студенческому времени «огнетушитель», 0,8 литра в просторечии.

— Ни хрена себе, я таких подвигов в винопитии никогда не совершал! — только и пробормотал себе под нос Петр.

— Так это не вино для вас, а лекарство, государь! — лекарь склонился в почтительном поклоне.

— Понятно! Так, отставить жрать! Нарцисс. — Арап уже накрывал столик дымящимися кушаньями, но Петру захотелось немедленно выйти на солнышко, погреться. — Помогите встать, воздухом подышать хочу!

Он попытался встать, но силенок было маловато. Однако эскулап с арапом тут же его подхватили и бережно поставили на ноги. От одежды Петр отмахнулся и, как был, в бинтах и обрезанных подштанниках, гордо, отказавшись от помощи, качаясь на слабых ногах, пошел к пологу, который тут же отдернул Нарцисс.

— Ох, как хорошо здесь, мать моя женщина! — только и сказал, с облегчением усаживаясь на вынесенный Нарциссом стульчик. Огляделся — в наскоро разбитом русском лагере солдаты отдыхали и завтракали. Щедро лилось вино с водкой — таков обычай, ведь после боя служивым надо хорошо расслабиться. Отменять его Петр не стал, сам таким же был, только отцы-командиры о мелких солдатских радостях не думали. Оттого в Афгане чилимы в ходу были, ну, иной раз и «откатуха», изредка спирт. Хорошо, что с табаком нормально было, хотя и с перебоями.

Петр задумался, вспоминая прошлое, и не заметил, как кругом воцарилась полная тишина. Голоса смолкли, солдаты и казаки перестали есть, повскакивали и окружили плотным полукругом, очумело смотря на него, а потом дружно бухнулись на колени. Этот стук и вернул к действительности Петра.

— Вы чего, ребята? — только и пробормотал он, глядя на коленопреклоненных служивых, уловив их благоговейные взгляды, и понял, хрипло рассмеявшись, — слишком щедро окропил он «красненьким» свои повязки…

Коринф

— Михаил Илларионович! Турки идут!

Молоденький подпоручик лихо осадил лошадь и спрыгнул с седла перед чуть более старшим по возрасту майором Голенищевым-Кутузовым. Тот как раз завтракал привычными для здешних мест солеными оливками с куском ячменной лепешки.

— И сколько их? — Майор вытер губы платком не первой свежести и потянулся так, что захрустели косточки.

— Пехоты регулярной сотни три, ополченцев с тысячу, да сотня конных сипахов. Пушек в отряде нет.

— Всего-то?!

Удивления в голосе Кутузова не было, одно лишь мимолетное сожаление о прерванном завтраке. Что-что, а поесть он любил в отличие от своего бывшего полкового командира Александра Васильевича Суворова, который только обедал, но никогда не завтракал и не ужинал. Но обед обедом, а дело воинское знал замечательно, командовать ротой в его Астраханском полку стало для Михаила самой лучшей школой в жизни, вот только длилась она недолго, его выдернули из полка приказом императора.

Свою встречу с государем Петром Федоровичем Кутузов помнил до мельчайших деталей, ибо она послужила толчком для стремительно начавшейся карьеры. Год службы в лейб-егерях с тяжким обучением молодой офицер выдержал буквально на зубах. Если бы не привычка к длительным и трудным маршам в Астраханском полку, то, ей-ей, опозорился бы перед царем-батюшкой. Все сложилось просто замечательно — его, как и многих других офицеров, прошедших обучение, распределили по формируемым егерским батальонам, получившим на вооружение невиданные по своей скорострельности фузеи.

Потом была еще одна встреча с императором и новое возвышение — Кутузов был поставлен командиром второго батальона греческих стрелков, получив чин майора. Назначение его удивило, и он почел два года назад это чудачеством императора, надумавшего формировать части из эллинов. Не прошло года, как Михаил уже так не думал, пораженный невероятной прозорливостью Петра Федоровича.

И перед уходом эскадры в Архипелаг состоялась третья встреча с императором, который без обиняков прямо сказал, что надеется на него, как на знающего офицера, который приложит все силы для создания греческого войска. Но самым удивительным было окончание их беседы: император со странной ухмылкой добавил совсем непонятное: «Вас, майор, от Крыма подальше держать нужно, глаз целее будет».

При чем здесь глаз, Михаил до сих пор понять не мог, хотя думал над этим все долгое плавание. Однако в январе стало уже не до того — русский флот подошел к берегам Морей и высадил десант — три греческих батальона и восемь рот русской морской пехоты и егерей с полевой и осадной артиллерией.

Греки словно ожидали прибытия русских — со всего Пелопоннеса стали стекаться тысячи волонтеров, дабы наконец вцепиться в глотку ненавистным туркам. Особенно много было майонитов — местных повстанцев и разбойников, что десятилетиями вели партизанскую войну против османов, скрываясь в труднодоступных горах.

Ярость греков против своих поработителей была настолько велика, что на первых порах русские пришли в изумление. Когда же османский гарнизон в Миситре, древней Спарте, сложил перед русским десантом оружие, то Кутузову впервые пришлось применить силу для защиты сдавшихся, ибо греки накинулись на пленных и горожан с невероятной яростью, стали резать и кромсать всех подряд, включая детей.

Командующий войсками князь Репнин приказал молодому майору покончить с этим безобразием, и Кутузов прекрасно понял изнанку приказа — если не остановить резню, то турки в других городах и крепостях сдаваться не станут, а будут обороняться до последней крайности.