Дочь Белого Меча - Андрей Лазарчук Страница 47

— И мы сюда могли идти… не через верх?

— Возможно. Не знаю. Не знаю я!.. — она вдруг сорвалась на крик.

— Тише, дочка, — сказал Акболат. — Тут тоже кто-нибудь может быть…

— Да, — согласилась Ягмара. — Я буду тише. Совсем тихо. Могу вообще молчать.

— Пойдёмте, дети, — сказал Акболат. — Даже если это более простой путь, нам надо торопиться.

Идти оказалось нелегко. Камни скользили под ногами, подворачивались. Потом пришлось выбираться наверх, потому что русло стало совсем непроходимым. Здесь было много бурелома, идти тоже было нелегко — пока не вышли в редколесье.

Тут их и застали сумерки.

Никакой дичи не попалось по дороге, и даже Шеру, сновавший широким зигзагом, нечего не добыл. Лес как будто вымер. Пришлось молча — настолько все устали — посидеть у костра, а потом ложиться спать на голодный желудок.

Вернее, на пустой. Голода Ягмара не чувствовала.

Она проснулась от озноба — вызвездило, а костёр прогорел. Ягмара подбросила в золу веточек, вздула огонь, подбросила дров. Немного посидела, глядя в огонь. Что-то мучило её — помимо Ния. При том, что она не могла понять, какое её дело до того, кто он на самом деле. Не повезло человеку — оказался игрушкой в руках недоброго бога… впрочем, она тоже. Нет, мучило что-то другое…

Она посмотрела на спящего отца. Лицо Акболата было совершенно мёртвое, отрешённое. Как будто почувствовав взгляд, он открыл глаза и приподнялся.

— Что-то случилось?

— Нет, — сказала Ягмара. — Посиди со мной рядом…

Акболат, не вставая, перебрался к костру.

— Не знаю, что со мной, — сказала Ягмара. — Что-то страшно тревожит… не знаю.

— Ты о мальчике?

— Нет. Наверное, о себе. Впрочем… может, и о нём. Или… или что-то другое.

Акболат молчал. Потом поворошил костёр. Посмотрел, как искры уходят в небо.

— Я должен сейчас сказать что-то мудрое… но я, наверное, слишком долго мёрз. Не могу думать ни о чём, кроме тепла. Мне снилось тепло. Просто тепло само по себе, не дом, не лето… просто тепло.

— Почему Лютобог тебя заточил? Ты сделал что-то плохое?

— Поднял руку на бога.

— Но он же злой.

— Богам не ведомо добро и зло. Вернее, они понимают это не так, как мы. Это нам кажется, что Ахура Мазда и Ангра Маинью отстаивают — один добро, другой зло. А на самом деле… — он замолчал.

— Что?

— Не могу подобрать слова. Помнишь, я показывал тебе всяких зверушек на стене — ну, тени от рук? Вот они, руки. Они совсем не похожи на зверушек. Так и боги… сами они одно, а то, что мы видим — совсем другое… Человек не должен покушаться на бога, каким бы бог ни был. За этим всегда следует наказание…

— Но это же несправедливо.

— Только с нашей точки зрения. С точки зрения богов — более чем справедливо. Но ведь не это тебя беспокоит?

— Да… в смысле, нет… В общем, я вспомнила. Получается так: Черномор отправил Ния именно за мной. Ему зачем-то нужна была моя кровь…

— Чтобы вернуть силу. Лютобог отнял у него почти всю силу — иначе его невозможно было бы сковать. А силу свою Черномор запасал в своих детях, которых немало раскидано по свету…

— Да. Так вот: когда… когда уже мы освободили его, Черномор закричал на Ния: кого ты мне привёл? То есть получается…

Акболат вздохнул.

— Я надеялся, что ты никогда этого не узнаешь. Вальда действительно понесла от Черномора…

— Что?!

— Увы, это так. Он умеет принимать любой облик и вовсю пользуется этим. Колушка пыталась убить плод, но у неё ничего не получилось. Девочка родилась…

— Отец, что ты говоришь?

— Ты слушай. Девочка — если это можно было назвать девочкой — родилась. Её унесла Тоначи-баба…

— А я тогда кто?

— Ты моя дочь. Моя и Бекторо. Видишь ли, Бекторо — моя вторая жена…

— И мама… Вальда…

— Конечно, она всё знает. Мы — все трое — договорились скрывать от тебя всё это как можно дольше, лучше — всегда. Потому что не знали, чего ждать от Черномора. То есть знали, что ничего доброго… ну вот видишь — оказались правы. Возможно, правы. Ещё не уверен до конца…

Ягмара потрясённо молчала.

— Кому же теперь верить, — сказала она наконец. — И мама, и ты…

— Прости нас, — сказал Акболат. — Но попробуй представить себе, что чувствовали мы сами. Я два раза вынимал Вальду из петли…

Ягмара вдруг поняла, что вся дрожит. Как будто не у костра сидела она, а на бесконечной чёрной льдине, по которой резкий ветер нёс позёмку.

— Мы глупые, — сказала она. — Мёрзнем. А ведь можно забраться в рукавичку, там тепло… Хочешь?

— Нет, — сказал Акболат. — Весь сон унесло… как только вспомнил это всё…

— Да, — сказала Ягмара. — А как на руке Ния оказался твой оруч?

— Какой? — Акболат протянул обе руки. — Вроде бы все на месте.

— И здесь обман… — сказала Ягмара и вдруг заплакала.

Она не умела плакать.

Отец гладил её по голове, а она уткнулась лицом ему в колени и затыкала себе рот, чтобы не слышно было рвущегося наружу воя.

Утром Ний подстрелил молоденькую козочку, и они наконец нормально поели. Несколько кусков мяса прожарили и взяли с собой, чтобы не задерживаться по пути. Шеру, досыта вкусивший печёнки, расчувствовался и долго тёрся лбом о ноги Акболата.

Дорога теперь была достаточно простой — невысокие и некрутые пригорки, поросшие прозрачным лесом. Между пригорками текли ручьи, на изредка встречающихся озёрах плавали стаи гусей. С лысых вершин пригорков открывался вид на реку впереди, степь на южном её берегу и бескрайний лес — на северном. Только это и позволяло понять, что сейчас они находятся где-то на закатных склонах Станового хребта…

Потом местность ощутимо пошла под уклон, но двигаться стало намного сложнее — приходилось огибать скалистые отроги, следовать изгибам обрывов над руслами ручейков и речек, а иногда даже возвращаться по своим следам и искать другой путь. Но на второй день попалась тропа кочевников, по которой они гоняли табуны и стада, и тут наконец стало идти легко и свободно, а главное — можно было не бояться сбиться с пути.

К разговору с отцом не возвращались — всё и так было понятно. Ягмара просто не знала, что ей теперь с этим пониманием делать. Ний шёл с ними, но при этом как-то отдельно: молчал и о чём-то пристально думал. Ягмара даже горько усмехалась про себя: они с ним внезапно оказались одинаково обманутыми…

Все разговоры сводились к простейшим и обыденным: «подай», «возьми», «подвинься», «осталась ещё соль?» и тому подобному.