Ловите конский топот. Том 1. Исхода нет, есть только выходы... - Василий Звягинцев Страница 47

— Присоединяйтесь, о чем речь, — радушно сказал я. — За столом никто у нас не лишний. Как прикажете величать?

— Арчибальд Арчибальдович, если вы ничего не имеете против, — сообщил гость, занимая свободное кресло.

— Это ты, сволочь, Булгакова недавно перечитывал? — суфлерским шепотом осведомился я у Сашки, одновременно продолжая лучезарно улыбаться джентльмену.

— Не перечитывал. Просто, когда был в Москве, с Юрием, мельком подумал, что можно бы к Булгакову зайти, поддержать от имени партии и правительства, вылечить…

Жаль, что не успел он этого сделать, пользы б наверняка больше было, чем от номенклатурных игрищ. А в память, однако, запало, настолько, что и Замок сумел эту информацию считать…

По-хорошему, нам бы вообще, чем ратными делами и политикой забавляться, следовало, по первоначальной легенде Антона, заняться исключительно гуманитарными акциями. Тот же Сашка действительно, чем с Буданцевым и Лихаревым лясы точить, заглянул бы к Михаилу Афанасьевичу, гомеостат на руку надел, в процессе лечения на разные культурные темы поговорил. Прояснил бы кое-какие неясности в тексте, не до конца нами расшифрованные в процессе чтения журнального варианта «Мастера», который я в библиотеке циничным образом украл в шестьдесят девятом еще году…

А с другой стороны — сделай он это… И остался бы сейчас здоровый Мастер в приторможенной реальности, без всякого выхода во внешний мир. Забрать его, да со всеми любимыми женщинами, к нам в Югороссию? Какой смысл имели бы его антисоветские памфлеты в тамошних условиях? «Собачье сердце», «Роковые яйца» и прочее? В качестве сатир на гримасы троцкистской РСФСР? Не потянуло бы, не сошлось. А весь пафос Великого романа? Опять мимо. Каково, проживая в роскошной квартире, на вилле в любимом Киеве, а хоть бы и в Ялте, перечитывать собственные страницы о той Москве, «Массолите», критиках латунских, и прочем, прочем, прочем…

Осталось бы ему, наподобие Мережковского, апокриф о Христе писать или же на чисто юмористическую линию переключиться. И что? Человека с той же фамилией, именем-отчеством мы бы спасли, а великого писателя? Вопрос…

Тем более что один Булгаков здесь, в Югороссии, уже имелся, писал рассказы о Гражданской войне и своем врачебном прошлом, но чем-то феерическим себя пока не прославил. Наверное, размеренная и сытая жизнь не давала достаточной пищи его таланту. Впрочем, все еще впереди.

С Гумилевым проще получилось. Тот на подобные «вечные вопросы» не завязан. Еще в двадцать первом году, оказавшись в Петрограде в качестве вполне официального лица, я к нему заглянул на квартиру, представился, предложил покровительство, Югоросский паспорт и исполнение любых разумных желаний.

Николай Степанович, в тайны параллельных миров не посвященный, принял меня весьма любезно. А как иначе — он поручик, я — генерал-лейтенант, мало что прославленный в боях, так еще и удостоенный высочайшей из наград, ордена Святого Николая Чудотворца. И еще — наизусть знающий полный корпус его текстов, даже и не написанных еще. О последнем я, разумеется, умолчал.

Точно как в «Моих читателях»:

…Лейтенант, водивший канонерки

Под огнем неприятельских батарей,

Целую ночь над южным морем

Читал мне на память мои стихи.

Человек, среди толпы народа

Застреливший императорского посла,

Подошел пожать мне руку,

Поблагодарить за мои стихи…

Он меня великолепно понял, на все предложения согласился, и вскоре, получив почетное гражданство, перебрался в Харьков и принял ни к чему не обязывающий пост директора «института по изучению Африки и сопредельных территорий», с правом самостоятельно определять штаты, цели исследований и объем финансирования. Самое забавное — вся ситуация в целом и придуманная специально для него синекура его нисколько не удивили.

Во мне он увидел прежде всего близкого по духу поэта, тем более что я изложил ему, с некоторыми коррективами, легенду, на которую купились и Врангель, и Колчак. Поверил он в нее искренне или просто согласился поверить — его дело. Обустроился, отдохнул от реалий жизни в стране большевиков и через непродолжительное время выписал себе командировку в Кейптаун. Захотел, наверное, лично убедиться, так ли там интересно, как в моих рассказах и романах Майн Рида и Буссенара. С некоторой стеснительностью спросил, не будет ли сто тысяч золотом чрезмерной суммой на основание и содержание миссии, а также организацию ряда этнографических экспедиций. Я изобразил задумчивость, потом подвинул к себе докладную записку, молча пририсовал к испрашиваемой сумме нолик и подвинул бумагу обратно.

— Чеки направляйте на Русско-Азиатский банк, где они будут учитываться немедленно и беспрекословно…

Но я, как всегда, отвлекся. Не хочу выглядеть лучше, чем есть. Если б мой жест чего-нибудь стоил мне лично, тогда конечно. А так я без всякого ущерба и усилий мог бы и три нуля приписать.

Главное, что Мефистофеля я из себя не изображал, не предлагал нормальному мужику выбор между посмертной легендарной славой и приличной жизнью в свое удовольствие. Что ставлю себе в заслугу.

…Получается, что Замок, изобретая себе «интерфейс» для удобства общения с нами, обратил внимание на Сашкины воспоминания о романе, ознакомился с ним и таким вот образом тонко пошутил. А нам-то что? Будем обращаться, как предложено.

— Ну, тот ваш тезка был ресторатором, а вы себе какую здесь должность придумали? — спросил я.

— Вы сразу догадались? — с долей разочарования спросил Арчибальд. Будем отныне так его и именовать.

— Подумаешь, бином Ньютона, — фыркнул Шульгин, — кем же вы еще могли оказаться? Безвизовый режим, насколько мне известно, у вас пока не введен. Даже для членов нашего Братства. Я теперь снова стал полностью самим собой, помню все три линейки своего бытия. И рад этому, а в особенности благодарен тебе за доброе отношение и высокую оценку наших скромных персон. Ничего, что я перешел на «ты» без брудершафта? Среди друзей так принято.

— Конечно, конечно, мне это лестно…

— Вот и славно. И все же хотелось бы уточнить, в каком качестве ты сам себя видишь сейчас? «Замок» — это слишком обще, и большинство его функций для нас просто недоступны, непостижимы… Общаться мы можем только в адаптированном варианте…

— Совершенно верно. Я сам решил так же и определил себе роль мажордома [33].

— В обоих смыслах? — спросил я.

— Если вы не против, то да. Хотя бы на подконтрольной мне территории…

— Кем же в таком случае нам следует считать себя?

— Для полноты ассоциаций — владетельными баронами, союзниками, почтившими меня своим посещением… На чьи мечи и умную беседу я всегда могу рассчитывать, вьюжной ночью сидя у жаркого камина.