Жребий брошен - Лариса Телятникова Страница 46

— Мне тоже интересно, — безмятежно согласилась я. — Будь спокоен, за тебя я не хочу!

— Не любишь ты меня, — с печальной миной подытожил вампир. — И не понимаешь.

Я помотала головой:

— Наоборот, понимаю. Вот как понимаю, так и люблю!

— Да? — с подозрением спросил Хельги. Фраза явно показалась ему двусмысленной, но показывать этого он не захотел. — Ну тогда ладно. Живи пока.

— Уже живу…

Солнце жарило сверху, по-летнему торопливо посылая лучи во все, что подвернется. Мне давно уже было жарко, но я не собиралась уходить: там, где я выросла, было куда теплее, и половину лыкоморского года я тихо мерзла, недобрым словом поминая местный климат. Так хоть сейчас отыграться, что ли!

— Яльга! — вывел меня из задумчивости Ривендейл. — Ты чего спишь?

— Я не сплю, я греюсь… И вообще, раз уж мне злобные алхимички поспать не дали, должна же я восстановить утраченное?

— Ладно, — подозрительно легко согласился Генри. — Тогда молоко мы выпиваем без тебя.

Я мигом распахнула глаза:

— Какое молоко?

Герцог пожал плечами:

— Ну какая разница? Ты же сама сказала, что хочешь спать…

— Генри, не буди во мне зверя!

— Это мгымбрика, что ли?

— Р-р-ривендейл!

— Хозяйка молока привезла, — объяснил вампир. — И творога, кстати. Там, кажется, притихли, значит, скоро обед. Для особенно сонных — завтрак. Но если ты предпочтешь досыпа…

В избе вновь громыхнуло, за окнами на мгновение вспыхнул синий свет. Рыжий пес тут же залился лаем.

— Но до обеда молоко может и не дожить, — прокомментировал Хельги. — Оно же ведь тоже реактив.

Я вскочила на ноги:

— Значит, его надо спасать! Все, кто любит меня, за мной!

— Скорее уж кто любит обедать… — ворчливо исправил вампир.

Но меня уже было не остановить.

Когда мы влетели в избу, опыты и впрямь уже кончились. Полин, сияя аки ясно солнышко, любовно протирала тряпочкой миниатюрный флакон из темного стекла. Еще пять флакончиков стояло перед ней на столе. Колдунья невозмутимо убирала в шкаф реактивы, а домовой мыл в ведре лабораторную посуду, недовольно ворча что-то про «вестимо, полдень, обедать надоть» и «избу взорвут — и не заметят». Нас тут же пристроили к трудовому процессу: Хельги погнали в огород за петрушкой, Генри — за шаньгами в погреб, а мне выдали тряпку и велели протереть стол.

Полин зевнула, изящно прикрыв рот ладошкой.

— Ох, как спать хочется… — поведала она, вставая на цыпочки, чтобы достать тарелки.

— Да уж понимаю, — хмуро согласилась я, чувствуя, как челюсти сводит зевком. — Что хоть варили?

— Варили? — Бранка повернулась ко мне и отточенным движением приподняла бровь. Кажется, сей жест был весьма популярен среди алхимичек, ибо Эльвира Ламмерлэйк выполняла его с тем же небрежным изяществом.

— Ничего мы не варили! — шумно возмутилась Полин, еще не доросшая до элегантных жестов. — Варят — картошку, которая в парадных мундирах! И еще овсянку там, гречку! А мы проводили экстракцию, реформинг и…

— Не надо! — быстро попросила я, зажимая уши. — А не то сейчас я расскажу, как сотворить малый боевой пульсар, да чтобы он летал, а не разваливался!

— Ты боевая магичка? — осведомилась магичка, усаживаясь на лавку. Взгляд у нее был на редкость пронзительный, почти как добрая шпага. — У кого учишься?

— У Рихтера.

— А-а. Знаю такого.

Хлопнула дверь, и на пороге, стукнувшись лбом о косяк, воздвигся двухметровый вампир. Одной рукой он потирал голову, в другой сжимал пучок петрушки.

— А эти откуда? — спросила Бранка, кивком указав на ругающегося Хельги.

— Оттуда же. Мы на одном факультете.

Она чуть улыбнулась:

— Да… Рихтер не скучает.

Я хмыкнула, но тут с печи раздался истошный вопль:

— Куда-а?!

Я взлетела на ноги, непонятно когда успев вскинуть руки в атакующем жесте — слава богам, молнией не прожгло крышу, — Полин выронила кружку, Хельги отшатнулся от ведра, в которое он уже почти опустил петрушку, а с печи полетело грозное шипение. Я оглянулась туда: кошка, выгнув спину и взъерошив шерсть, злобно смотрела на вампира, а по полу к нему уже несся разгневанный домовой.

— Ить отсюда! — рявкнул он, от души приложив Хельги веником. — А зелень хозяйке отдай, обормот! Без рук остаться захотел?!

— В в-ведре кислота, — запоздало пискнула Полин. — Серная, концентрированная, аш-два-эс-о-четыре… Там реакция и…

— А чего тогда ведро не протекает? — брякнул вампир, послушно кладя петрушку на стол. Кажется, до него еще не дошло, ибо, когда доходит, мало кто сохраняет способность интересоваться алхимией.

— Оно с пропиткой, — величественно объяснила колдунья.

Петрушка была вкусная: ее не испортило даже близкое знакомство с кислотой. Ведро на всякий случай прикрыли стеклянной крышкой, на которой большими буквами было выведено «ЯД!!!» — на случай, если кому-то захочется водички, а идти до стола окажется лень. Мне налили полную кружку молока, дали целую миску творога, и я наслаждалась, жмурясь от удовольствия.

— Любишь молоко? — ненавязчиво осведомилась Бранка.

Я покивала, ибо рот был занят.

— Мой домовой его тоже любит.

Она кивнула на печь, где тот с непередаваемо-счастливым выражением лица пил молоко маленькими глоточками из разукрашенного васильками блюдца. Кошки, как конкурентки, на печи не было: свою порцию она лакала внизу, и васильков на ее блюдце я не заметила.

На открытом окне чуть шевелились занавески, по горнице гулял легкий теплый ветерок. Веки так и норовили сомкнуться; представив, как я засыпаю за столом, с недожеванной шаньгой во рту и — о ужас! — с недопитым молоком, я приказала организму взять себя в руки.

Потом обед кончился; Полин вымыла посуду, я ее вытерла, вампиров тем временем послали на озеро за водой, выдав две пустые железные фляги. Кошка свернулась в клубок и зевнула, показав розовую пасть. Мы переглянулись с Полин, и я решительно залезла на лавку, подложив под голову согнутую руку.

— Не будить, не кантовать, — пробормотала я, устраиваясь удобнее. — В случае чего выносить в первую очередь.

— Ага, ногами вперед… — неразборчиво согласилась алхимичка: кажется, она тоже устроилась на лавке, благо места там хватало на четверых.

Но я не снизошла до ответа, почти мгновенно провалившись в теплый сон, пахнущий молоком и летом.

Еще не проснувшись, я повела носом и поняла, что мир определенно изменился.

Запахи молока, деревянной избы и близкого озера исчезли, как не бывало. Вокруг пахло камнем, чуть-чуть — духами, немножко — затхлостью помещения, в котором никто не жил хотя бы дня два, и, наконец, алхимическими реактивами. Последнее было понятно, но остальное внушало закономерные подозрения.