Магиер Лебиус - Руслан Мельников Страница 46

Скудный дневной свет в отдушинах под потолком темницы сменился предзакатным полумраком. А вскоре нечеткие, размытые еще, но уже вполне различимые на темно-синем бархате неба ночные светила усеяли кусочек пространства, стиснутого узким прямоугольником узилищного оконца. Одна звезда, вторая, третья…

Луна на этот махонький участок не попадала.

Свечерело быстро. Вдруг ощутимо потянуло прохладцей. Стал заметен пар изо рта. В окошках-отдушинах тоже парило: зловонное подземелье отдавало свое смрадное тепло наступающей ночи. А ночи в оберландских горах, должно быть, морозные.

Беспокойные обитатели общих клеток притихли. То ли готовились к ночлегу, то ли ждали чего-то. Гейнскому пфальцграфу Дипольду Славному ждать пока было нечего. А вот поспать бы, восстановить силы – это не помешает. Или хотя бы просто как следует обмозговать в долгожданной тишине и покое свое незавидное положение. Отыскать выход. Составить план побега…

Дипольд последовал примеру Мартина. Преодолевая брезгливость, собрал с пола в одну кучу влажную, склизкую солому, прилег, укрылся грязным, однако вполне теплым одеялом.

Подумать ему не удалось. Мысли в голову лезли все какие-то сонные, вялые. Четкий план дальнейших действий никак не выстраивался. А потом и вовсе сморило. Впрочем, после всего пережитого – немудрено… Пфальцграф пригрелся, начал задремывать. Только ведь и отдохнуть по-человечески не дали.

В предночное, предсонное время тишину подземелья нарушил бесцеремонный лязг темничного засова. Скрежетнула, нехотя открываясь, маленькая тяжелая дверца в конце коридора.

У входа в подземелье замаячил факельный свет.

– Время кормежки! – зычно проревели с порога под надсадный скрип ржавых петель.

И – как прорвало. Затихшее узилище вдруг взорвалось.

– Нам! Нам! Нам! – закричало, завизжало…

– Сюда! Сюда! Сюда! – заревело, застонало отовсюду.

– На-а-ам! Сю-у-уда! – доносилось из густого мрака одновременно жалостливое, молящее, грозное и отчаянное.

Дипольд откинул одеяло, вскочил, стряхивая остатки дремы, недоуменно осматриваясь, прислушиваясь. Какой там сон! Под этакие-то вопли…

Пляшущее по решеткам факельное пятно освещало тощие руки, тянущиеся меж железных прутьев. Стражников в этот раз было трое. Первый – с факелом в руках и коротким мечом на поясе, в шлеме и кольчуге – шел впереди. За ним – второй. Без доспехов, но тоже с мечом в ножнах и с двумя корзинами нехитрой снеди. Замыкающим шагал свирепого вида алебардщик в широкополой каске и кирасе. Этот всем своим видом выражал готовность безжалостно отсекать широким лезвием руки самых настырных просителей.

Но руки все равно тянулись.

Разносчик еды, не глядя по сторонам, наобум, без всякой системы осчастливил несколько клеток. Где через одну, где через две, а где и через три камеры, он на ходу совал в грязные пятерни черствые лепешки и мятые фляги. В пропущенных клетках клянчили, стенали, возмущались. И лишь звяканье алебардного навершия о прутья и жгучие росчерки горящего факела по рукам заставляли узников отступать в темные глубины клеток.

Но и те, кому все же перепало скудное подаяние, вовсе не радовались своей удаче и отнюдь не благодушествовали. За решетками счастливчиков вспыхивали нешуточные потасовки. Крики, рычание, глухие звуки ударов и сухой хруст костей сливались с жадным чавканьем и бульканьем.

Вода разливалась, изрядная часть пищи затаптывалась. Воду, впрочем, не жалели – дрались не из-за нее. А вот разорванным, растерзанным и расщипанным лепешкам пропасть не давали. Оброненные крохи прямо с загаженного пола отправлялись в рты наиболее расторопных узников.

Жестокие драки в клетках ни в малейшей степени не волновали тюремщиков. Все трое невозмутимо проследовали до конца коридора и, опустошив одну из двух корзин, начали возвращаться обратно.

Досталось не всем. Далеко не всем – и половине заключенных не досталось. Однако раздавать содержимое второй корзины стража отчего-то не спешила. Судя по всему, эта доля предназначалась…

Так и есть! Троица остановилась перед клетками Мартина и Дипольда. Разносчик молча принялся за дело. Через прутья – прямо на пол, в вонючую сопревшую солому, как собакам, полетела пища. Хлеб, сыр, даже куски вареного мяса на кости. Много, сытно. И, в общем-то, совсем недурственно.

Но – как собакам…

Напоследок под клетками, на расстоянии вытянутой руки поставили две фляги. Хочешь – бери, хочешь – не бери. Хочешь – пей, хочешь – смотри.

Мартин взял. Дипольд даже не взглянул – благо, жажда его сейчас не мучила. А вот есть хотелось жутко. В последние дни, во время поездки из нидербургских земель в Оберландмарку, он ведь, по сути, ничем, кроме вина, и не питался. Обильное винопитие это, как ни странно, ничуть не иссушило глотку, а удивительное гейнское с неведомыми примесями чудесным образом поддерживало в пути силы отказавшегося от пищи пленника. Но теперь… Теперь от голода урчало в животе и ощущалась уже подступающая, подкрадывающаяся слабость. Пока еще едва-едва ощущалось, но ведь со временем…

И все же к валявшейся вокруг пище Дипольд не притронулся. Не пристало благородному гейнскому пфальцграфу есть по-звериному, с пола, на потеху тюремщикам. Уж лучше сдохнуть от голода. Мартин, видимо, так не считал. Сосед в клетке справа ел жадно и торопливо.

Стражники еще раз обошли подземелье, посветили факелом в каждую камеру, заглянули во все углы, будто искали что-то. Потом принялись собирать мятые фляги – их узники возвращали, выставив меж прутьев и отойдя в сторону – подальше от поблескивающей алебарды и трескучего огня. Видимо, таков был заведенный здесь порядок: фляги наружу, сами внутрь. За неподчинение – наказание.

Вскоре стража удалилась. Исчезло факельное пятно, громыхнула дверь, лязгнул засов, и мрак темницы вмиг наполнился гулом недовольных голосов. Одни были возмущены тем, что их камере ничего не досталось. Другие жаловались, что от малой подачки, брошенной за решетку, в этот раз не удалось урвать ни куска. И все в голос осыпали бранью Дипольда и Мартина, которые могли сейчас «жрать вволю, от пуза».

Плененный пфальцграф, однако, уже научился игнорировать эту бессильно-враждебную ругань.

– Мартин, – позвал Дипольд, – что это было?

Чавканье в клетке справа ненадолго прервалось.

– Кофмешка, – промычал набитым ртом бывший часовщик.

– Чего?

Сосед быстро прожевал. Судорожно проглотил. Повторил:

– Кормежка. Вы же слышали, ваша светлость, как стража объявляла. Теперь до завтра еды не принесут. А может быть, до послезавтра. А может… В общем, вы бы тоже покушали, раз уж выпали такая возможность.

Совет этот Дипольд пропустил мимо ушей. «Кушать» он привык в иных условиях. И уподобляться скоту не собирался.