Песня зверя - Кэрол Берг Страница 46

Разбросанные угли костра гасли один за другим. Подтеки крови на спине, лице и руке у меня замерзли. Руки и ноги онемели. Раздался волчий вой. Ближе.

"Кто первый, — тупо подумал я. — Волки приближаются, и Руэдди вернется — совершенно точно. Если уж командор твердо решил лично меня похоронить, Седрик не оставит меня ни богам, ни волкам". Мысли у меня стали понемногу путаться. А кто, интересно, сказал Мак-Ихерну, что семь лет молчания убьют во мне певца?..

Многие годы я убеждал себя, что мертв и что жалкие попытки дышать, спать и есть ничего не меняют. Но тот, кто предал меня, ошибался, и сам я тоже ошибался. Жизнь при всех ее причудах шаловливой кошечкой вилась у моих ног, дразня и ускользая как раз тогда, когда я наклонялся ее погладить. Стоило мне окончательно увериться, что человечество в мире одно-одинешенько и все, что случилось со мной, не имеет ни малейшего смысла, как невероятное существо — природы пусть не божественной, но куда выше человеческой, — обратило ко мне слова любви. В тот миг, когда смерть была неизбежна, женщина, которая не раз доказала мне свое презрение и отвращение, подарила мне спасительную нить. Лара сказала этим мерзавцам, что я калека, который башмаки себе зашнуровать не может. Но она видела, как я шью доспехи, и это она выбрала дерево и сук и проверила, как я привязан. Ого! Пора шевелиться.

Я заранее решил не верить собственным догадкам. Сосновый сук, к которому меня привязали, был толщиной с руку, и вероятность того, что мне удастся его сломать, была удручающе мала. Скорее уж мне удалось бы выдернуть треклятое дерево с корнем, подумалось мне, когда попытка сползти по суку ниже ни к чему не привела. Выдернуть… я вспомнил деревья, которые видел по дороге сюда, — они едва цеплялись скрюченными корнями за трещины в скале. То, к которому меня привязали, росло из каменной стены почти горизонтально. Я снова оттолкнулся ногами, чуть правее, и потянул сук — теперь под другим углом. Еще правее. Снова и снова. Вскоре плечи онемели окончательно, а по рукам потекла кровь из порезанных запястий. Я решил действовать иначе. Чуть передвинуть ноги и потянуть. Еще раз. Еще.

Ничего не выходило. Я окончательно выбился из сил. Ноги совсем онемели, я не мог заставить их двигаться. Я потерял опору и повис. Так и буду висеть, как туша на крюке у мясника. А что над головой трещит — так это мне кажется. И тут я рухнул лицом в грязь, а сверху меня придавил сначала сук, а потом и все дерево.

Из-за скал послышались приглушенный шорох и вой. Зверюга, наверное, почуяла кровь — теперь вой звучал иначе. Я лежал лицом вниз на холодной земле, и ноги мне основательно придавил поваленный ствол. Мне, конечно, повезло, что он не свалился мне на голову, но и выползти из-под него не удавалось никак: сколько я ни извивался, обломанные ветки только кололись и царапались до крови, а связанные запястья безнадежно запутались в ветках. Кожи на них почти не осталось, и я даже не мог пристроить руки поудобнее. Все это было бы смешно…

Я бессильно уронил голову щекой на землю и вдруг увидел почти у самого носа робкий оранжевый огонек — уголек, тлевший на потухшей головне. Я перестал извиваться и потихоньку принялся его раздувать, моля огонек разгореться и отогнать хищников, а там, глядишь, можно будет хоть как-то согреться. Рук и ног я уже вовсе не чувствовал. Вскоре и лицо у меня замерзло так, что я не знал, удается ли заставить губы дуть на непокорный уголек. Надо было отдохнуть. Я прикрыл глаза, уронил голову и заставил себя не слушать крадущиеся шаги.

— Ну и пожалуйста, — пробормотал я, чувствуя, как веки наливаются тяжестью. — Делай, что хочешь.

— Не спи, придурок, не спи, кому говорю! Ух, ночные боги, просто свихнуться с тобой можно… Ну есть ли на свете тварь никчемнее сеная?!

Лара вернулась.