Король Камней - Генри Лайон Олди Страница 46

Я помню, сказала Эльза. Я все помню.

Он делал со мной, что хотел.

Снаружи кричали. «Это моя башня!» – услышала Эльза. Пронзительный крик утонул в смутном хоре, где и захочешь – слова не разберешь. «…моя башня!» – хор сменился воплями и хриплым воем. Выходить из шатра было опасно; оставаться в шатре – нельзя. Я перегрызу ему глотку, подумала сивилла, и поняла, что знает, как это делается. Прыжок, ты повисаешь на жертве, обхватив ее ногами за талию; пальцы когтями впиваются в складки одежды. Хищный поцелуй, между плечом и щекой, биение чужого пульса на твоих губах. Зубы рвут упругую кожу, жилистое мясо, вену, полную горячей крови. Во рту – медь и соль. Тот, кто распоряжался твоей судьбой, карал и награждал, бьется в агонии. Хлещет багровый ручей, утоляя первобытную, звериную жажду… Я убила короля, вспомнила Эльза, вспомнила так ясно, что задохнулась от этой, внезапно открывшейся памяти, и не испытала угрызений совести. Разум говорил, что это ужасно – о да! кошмар… – но крыса, кошка и ворона смеялись над тряпкой-разумом. Скалили клыки, подмигивали янтарным глазом: «Эй! Мы с тобой! На свете много вкусных глоток…»

Глаз?

Диадема лежала на полу, в трех шагах от Эльзы. Тускло мерцал янтарь. Ужас окутал сивиллу душным облаком. Она кинулась на диадему, как рысь на зайца, и в последний момент извернулась, отпрянула, не коснувшись украшения. Что происходит, спросила Эльза у янтаря. Волшебные лозы жухнут, вне шатра кричат маги; к безумной сивилле возвращается рассудок, но и зверь остается со мной… Она перебирала память, словно четки. Каждая бусина была на месте. С диадемой, без нее – память восстановила цельность. Эльза засмеялась, сверкнув белыми, острыми зубами. Прочь! Прочь отсюда! Стремление к свободе удивительным образом сплелось в ней с практичностью бродяги, знающего цену вольной жизни. Скинув шубку – подарок мертвеца – Эльза быстро оделась. Одежда была порвана, часть пуговиц и крючков отлетела. Ничего, ее устроили бы и лохмотья. Теперь сапожки, шуба; капор с оторочкой из чернобурки. Она бы предпочла что-нибудь попроще, но выбора Эльзе не оставили.

…диадема.

Откинув капор назад, так, что он держался на одних лентах, сивилла вернула диадему в волосы. Бросить янтарь в шатре, оскверненном насилием? Она сочла бы это предательством.

Снаружи бродила зима. Когда Эльза попала сюда впервые, здесь царило лето. Нет, не впервые, поправила она себя. Первый раз ты пришла к башне грязной нищенкой, нанизанной на янтарную нить. В первый раз здесь были крыса и кошка, и Танни, который дал тебе приют. Нарушив уговор между ним и Циклопом, рискуя жизнью, мальчик, выросший в гиганта – он прятал тебя, и спасал, как мог, как умел; он пришел за тобой в Амброзов шатер, не убоявшись гнева королевского мага, а ты прогнала его и велела просить прощения у Амброза.

«Вы берегите ее, она хорошая. Она лучше всех…»

Эльза огляделась. В иной раз она бы кинулась прочь сломя голову, лишь бы убраться подальше. Сейчас она знала, что добрая сестра Корделия не всегда приготовит тебе пещеру, полную сокровищ. Одежда, еда, поленья, огниво… Что перед этим все золото мира? Прижимаясь к сине-бордовой, туго натянутой ткани, сивилла вертела головой: где опасность? Где путь к спасению? За шатром, стоявшим на окраине лагеря, начинался, как она смутно помнила, странный занавес. Ну да, шагах в двадцати, или больше – занавес опоясывал всю территорию вокруг башни. Связки дощечек, подвешенные к небесам; Амброз строжайшим образом запретил приближаться к ним, а если доведется выйти за занавес – под страхом смерти не возвращаться обратно, если рядом не будет самого Амброза.

Добрый Амброз. Заботливый Амброз.

Амброз-нянька, чтоб он сдох.

Занавеса не было. На земле валялась груда хлама. Деревяшки прогнили насквозь; скреплявшие их веревки растеклись слизистой жижей. Снег, пушистый благодетель, заносил гнилье, прятал мерзость под белым саваном. С востока подбиралась метель. Гнала стада жирных, курдючных туч, свистела над отарой кнутами пастухов. Солнце спряталось; утро превратилось в вечер. Метель шла медленно: ей не нравилось то, что творилось у башни. Эльзе все это нравилось еще меньше, но ноги сами понесли ее вперед. Перебегая от шатра к шатру, сивилла горбилась, втягивала голову в плечи, желая стать мышью, юрким хорьком. Ей казалось, что рыболовный крючок впился в янтарь диадемы, и злой рыбак уже взмахнул удилищем, натягивая лесу. Ближе, еще ближе; она едва сумела остановиться, прячась за последним, охристо-млечным шатром. Перевела дух, вытерла слезы, навернувшиеся на глаза – и тихонько выглянула из-за края полога.

– Это моя башня! Вон отсюда!

Кричала женщина, а может, мужчина. На осыпавшемся крыльце, стоя на коленях, раскачивалось, как маятник, голое по пояс существо, ладонями сжав обнаженный мозг. Пульсируя, похож на мякоть царского ореха, сбрызнутую темным, гречишным медом, мозг заменил человеку лицо вплоть до верхней губы. По бокам головы мозг сполз до мочек ушей, сзади опускался гривой, сотканной из червей, ниже затылка. Там, где полагалось быть лбу, горел драгоценный камень. Рубин, сапфир, изумруд – с каждым мгновением изменяясь, камень грозил вырваться из мозга, распираемого чудовищным давлением.

– Вон! Сгиньте!

Вокруг, на земле, схваченной внезапным морозцем, корчились маги. Эльза узнала Амброза. Поджав колени к подбородку, королевский маг выл на одной пронзительной ноте. Рядом с ним в конвульсиях бился древний, как мир, старик, расплескивая собственную тень. Тень у старца напоминала лужу, собранную из множества мглистых струек. Брызги летели черным, лоснящимся веером, накрывая соседей. Одноногого колдуна выгнуло дугой; деревяшка протеза глубоко ушла в подмерзшую грязь. Припадок трепал смуглого щеголя; упав на четвереньки, тот бился лбом о свои растопыренные пальцы, унизанные множеством перстней. Каждый удар оставлял на лбу щеголя кровоточащие царапины. Остальные выглядели не лучше: тела, терзаемые палачом-невидимкой.

Им не до меня, вздрогнула Эльза. Я могу плясать у них на спинах. Могу вырвать Амброзу корень. Да хоть отрезать уши и сварить похлебку! – они ничего не заметят… Как долго это будет продолжаться? Беги, подсказали кошка и крыса. Быстрей, каркнула ворона. Удерживая стаю на поводке, Эльза перевела взгляд на женомужчину с мозгом вместо головы. Она готова была поклясться, что у существа минутой раньше торчали груди – тугие, прекрасной формы, с крупными сосками. Нет, теперь сивилла ясно видела мужскую грудь, покрытую колечками волос. Зато бедра, скрытые холщовыми штанами, заметно раздались вширь. Зрелище завораживало своей противоестественностью. Эльза ощутила, как под ложечкой тает кусок льда. Ледяные капли просочились ниже, озноб метнулся вдоль хребта.

– Моя башня!

Сивилле почудилось, что ее вот-вот настигнет приступ, открывающий будущее. В сознании, не замечая, что стучит зубами, Эльза смотрела на хозяина – хозяйку? – башни, и от ужасного существа в разные стороны разбегались его двойники по имени «может быть». Один остался на крыльце, заживо пожираемый взбесившимся мозгом, и вскоре упал, засучил ногами. Смерть была милосердна к нему, не заставив себя ждать. Другой замолчал, хрипя; мозг, словно море от берега, отхлынул назад, высвобождая горбатый нос. Камень во лбу умерил биение – время роняло снежинки-минуты, и наконец кто-то из магов, приподнявшись на локте, сжег несчастного синей молнией. Третий погиб под обломками башни: фундамент здания обратился в песок, часть стенных блоков рассыпалась щебнем, и беспомощных чародеев вместе с их мучителем накрыло убийственной тяжестью. Четвертый побрел прочь, спотыкаясь; возле Амброзова шатра он рухнул ничком, собрав остаток сил, перевернулся на спину, широко разбросав руки. Мозг усыхал, втягиваясь внутрь; открылось лицо…