Некромерон - Олег Угрюмов Страница 46

Впрочем, если дедуля действительно считал это наивысшим из возможных достижений и на пути к желанной цели не щадил ни жука, ни жабу, не говоря уж о завистниках, соперниках и конкурентах, то Ангус сызмальства мечтал открыть в центре города аптеку и торговать пупафонцами от насморка и кашля; лекарственными либусами от несварения желудка, которые, правда, не покупал никто из людей, находящихся в здравом уме и твердой памяти, но которые зато считались деликатесом у горгулий и големов; и юфнафами, спасающими от видений и ночных кошмаров. А еще он хотел внедрить новшество и прямо в аптеке готовить и подавать мороженое и печь булочки.

Когда Галармон закрывал глаза, то перед его мысленным взором вставали нарядные семейные пары с детишками, прогуливающиеся в Тутумском парке напротив королевского замка.

«А что, милочка, — спрашивал в этих грезах упитанный отец семейства, — не заглянуть ли нам к Ангусу и не выпить ли бульбяксы с пирожками?» И милочка отвечала: «А я мечтаю о чашечке горячей рялямсы с куркамисами в мармеладе».

Что то были за сладкие мечты!

Войну с Кассарией, осуществляемую силами народного ополчения при поддержке нескольких регулярных частей королевской армии, Ангус считал огромной ошибкой правительства. Конечно, солдаты не рассуждают, выполняя приказы, но лично он не верил в беспомощность кассарийского некроманта. Врагу не пожелаешь такого врага. Кроме того, ему не удалось никого убедить даже в самой простой мысли: либо война ведется до полного уничтожения противника, что невозможно в принципе — ведь речь идет все-таки о подданных его величества Юлейна. Либо король приобретает смертельную угрозу прямо под боком, в одном конном переходе от столицы. Это при условии, что кони будут плестись, как в похоронной процессии.

Еще во время войны за Харцуцуйское наследство генерал мысленно был на стороне харцуцуйцев. Отвоевывая знаменитые алмазные копи в Желвацинии, чувствовал себя глубоко неправым. И частенько, бреясь перед зеркалом, говорил себе горестно: «Ты не прав, Ангус. Надо было настоять на своем, бросить военную службу и открыть аптеку при выходе из Тутумского парка».

Война — слишком важное дело, чтобы доверять ее военным.

Жорж Клемансо

А штатским?

Разве штатские понимают, что это такое? Печаль генерала усугублялась еще и тем обстоятельством, что это была первая военная кампания в его жизни, где он играл роль подсадной утки, розочки на торте или, предположим, вышивки на ковре. То есть был взят с собою для украшения. Войсками командовал граф да Унара, он принимал решения, он отдавал приказы и даже не собирал военный совет, дабы выслушать предложения Ангуса да Галармона.

Справедливости ради нужно сказать, что мнение главнокомандующего было ему и без того известно. Хорош бы был начальник Тайной Службы Тиронги, когда б не знал, что думают первые лица страны по таким важным вопросам. Естественно, генерал предложил бы отвести войска в столицу, не мутить людей, не позориться на весь цивилизованный мир и не провоцировать гражданскую войну. Никакого здравомыслия.

Галармон действительно считал, что нужно либо стремительно атаковать, либо решать проблему дипломатическим путем.

Дипломатия есть продолжение войны другими средствами.

Чжоу Эньлай

Только не топтаться на окраине некромантских угодий, давая противнику возможность подготовиться к сражению и стянуть основные силы. Генерал игнорировал уверения графа в том, что разведчики сообщают самые успокоительные новости: полное отсутствие новостей. Никто, дескать, не спешит на помощь Зелгу да Кассару, кроме разве что двух неизвестных , пролетевших над лагерем, но разве этот инцидент стоит принимать всерьез? Так, казус, не более.

Ни воинских формирований, ни ополчения, ни обозов с оружием, ни даже официальных протестов от аздакского государя, во владениях которого находились земли, отошедшие к да Кассару после смерти его матушки. Оно и понятно: аздакский правитель тоже не откажется стать наследником некроманта.

Однако Галармон упрямо твердил, что на месте Зелга он бы не сидел сложа руки. Что отсутствие посольства из замка может означать одно: замок готовится к обороне. А если герцог окажется еще и неплохим стратегом — то к нападению. Невыгодно, объяснял генерал, ждать, когда тебя окружат и подвергнут твою крепость длительной осаде. Все дороги контролирует враг, замок стоит в самом центре королевства Тиронга, и ему действительно неоткуда ждать подкреплений, буде война официально начнется. Так что, коли уж некромант не сдается, он имеет намерение атаковать и победить. А наследник да Кассаров не тот человек, у которого бы не оказалось лишнего козыря в рукаве.

«Крестьяне, дорогой друг, всего лишь жалкая кучка разношерстного сброда. Чем еще он может нас „удивить"? А что не сдается: так ведь он — да Кассар. Понимай — вольнодумец, смутьян и гордец», — улыбался да Унара, но генералу казалось, что граф чего-то недоговаривает. И это настораживало и беспокоило главнокомандующего сильнее всего.

Говорить же на данную тему с его величеством Юлейном было совершенно бесполезно. Король и сам проклинал поход на Кассарию, но обсуждать положение дел отказывался наотрез. Жаловался на тяготы лагерной жизни и невкусный суп — «войдите в положение повара, милый генерал, у него же, бедняги, один-единственный котелок, да и тот стоит на открытом огне»; стонал по поводу сквозняков и сырости; бубнил что-то об утраченных возможностях и попранных идеалах, но в столицу возвращаться не приказывал и ежедневно проводил смотр войскам, гарцуя на белоснежном жеребце под золотой попоной.

Мнение генерала разделяли только боевые офицеры. Но их никто не спрашивал — от них требовали выполнять приказы.

Королевский астролог Непестос напророчил грандиозный успех, но после того сказался тяжелобольным и спешно уехал, чем возбудил в генерале новую порцию подозрений. Слишком уж этот скорый отъезд напоминал паническое бегство.

Сегодня, в последний день перед новолунием, Галармон был особенно неспокоен. Все кошки Тиронги скребли у него в душе, сообщая, что тоже предчувствуют беду. Король сегодня был раздражительнее и капризнее, нежели обыкновенно; граф да Унара мрачен так, словно уличил в измене родине собственную бабушку; маркиз Гизонга зол, словно потерял мешок денег; ополчение волновалось, регулярные части маялись от безделья, а всякому известно, что когда солдаты ничем не заняты, то соблюдать дисциплину весьма сложно. Словом, генерал полагал, что лично он мечтал бы столкнуться с таким противником на месте да Кассара: чудо что за враг, дай ему волю — сам себя закопает с усердием желвацинского землекопа.

Адъютант генерала, молодой, но уже увенчанный славой офицер из старинного рода Саланзерпов, приблизился к начальнику, неся шлем на согнутой руке.

Они скорее дружили, чем осуществляли принцип начальник — подчиненный. Эмс был сыном старого боевого товарища генерала. Они дружили в далекой молодости, сражались плечом к плечу во время войны за Харцуцуйское наследство; защищали знаменитую Пупумскую пустошь от пришлых варваров и были разлучены навсегда при Манчуре, когда Саланзерп-старший без памяти влюбился во вражеского повара и дезертировал из тиронгийской армии, завещав другу заботиться о своей семье. Ангус да Галармон объявил товарища погибшим при исполнении боевого долга и даже посмертно наградил орденом Львиного трона. Вдову утешал, как мог, хоть и восстал против ее намерения заключить с ним брак; а Саланзерпа-младшего полюбил всем сердцем и оказывал ему покровительство на всех этапах карьеры. У Галармона не было сына, но именно такого сына он бы хотел иметь: исполнительного, аккуратного, скромного и притом отважного и беззаветно преданного друзьям. Ему бы он завещал не только свое состояние, но и книжечку фамильных рецептов, свое главное сокровище. Если бы генерал и стал делиться с кем-нибудь своими сомнениями на предмет затеянной правительством авантюры, то исключительно с Эмсом Саланзерпом.